Бориса Леонидовича Пастернака по праву можно называть талантливым русским писателем и поэтом XX века. Двадцать третьего октября 1958 года ему вручили Нобелевскую премию по литературе «За выдающиеся достижения в современной лирической поэзии и на традиционном поприще великой русской прозы».
Роман «Доктор Живаго» занимает, возможно, ведущее место в творчестве Бориса Леонидовича. Этому труду Пастернак отдал свои наилучшие годы литературной жизни и воистину сотворил творение, с которым мало что можно сравнить.
Этот роман является наилучшей, утонченной и достопамятной страницей русской и мировой литературы. Безусловно, существуют произведения, которые можно сопоставить по гениальности и виртуозности написания с этим романом.
Этот роман весьма разносторонен — в нем определено колоссальное число вопросов: человек и совесть, человек и революция, человек и любовь, человек и власть, человек и человек, вечное и мимолетное, революция и любовь, интеллигенция и революция и т. д. Однако хотелось бы более досконально заострить внимание на теме взаимоотношения интеллигенции и революции.
Это произведение поражает своей художественной оригинальностью; в то же время «Доктор Живаго» даже не роман. Перед читателем просто своего рода автобиография, в которой ошеломительным образом не существуют внешние факты, совмещающиеся с действительной жизнью автора. Пастернак вроде рассказывает о самом себе, но в тоже время пишет как о постороннем человеке, он выдумывает себе судьбу, в которой возможно было бы в наибольшей степени широко раскрыть перед читателем свою духовную жизнь.
Оригинально начало романа: «Шли и шли и пели «Вечную память»… Кого хоронят?.. «Живаго»». Так, на антитезе живого и мертвого, основывается все произведение Пастернака. Ключевой вопрос, вокруг которого вертится «внешняя и внутренняя» жизнь основных героев, это взаимоотношения с революцией, отношение к ней. Менее всего и Юрий Живаго, и сам автор были ее противниками, меньше всего они перечили ходу событий, оказывали сопротивление революции. Их касательство к исторической реальности совершенно другое. Оно состоит в том, чтобы воспринимать историю, каковая она есть, не ввязываясь в нее, не стараясь трансформировать ее. Подобная точка зрения позволяет познать события революции беспристрастно. «Доктор вспомнил недавно минувшую осень, расстрел мятежников, детоубийство и женоубийство Палых, кровавую колошматину и чело-векоубоину, которой не привиделось конца. Изуверства белых и красных соперничали по жестокости, попеременно возрастая одно в ответ на другое, точно их перемножили».
Эпопея о докторе Живаго и его близких — это история людей, чья бытие первоначально вышиблено из колеи, а после этого сломано стихией революции. Нужда и разлад изгоняют семейство Живаго из обжитого московского дома на Урал. Самого Юрия берут в плен красные партизаны, он принужден против своего желания принимать участие в вооруженной борьбе. Любимая Живаго Лара проживает в абсолютной подчиненности от произвола меняющих друг друга властей, давно уже готовая к тому, что ее в любой час могут призвать к ответу за мужа, давным-давно уже покинувшего их с дочерью.
Жизненные и созидательные силы Живаго затухают, поскольку он не может примириться с обманом, который чувствует вокруг себя. Невозвратимо покидают окружавшие доктора люди: кто в небытие, кто за границу, кто в другую, новую жизнь. Интерлюдия кончины Живаго становится апогеем в романе. В трамвайном вагоне у доктора возникает сердечный приступ. «Юрию Андреевичу не повезло. Он попал в неисправный вагон, на который все время сыпались несчастья…» Перед читателем олицетворение задохнувшейся жизни, задохнувшейся вследствие того, что очутилась в той полосе исторических экзаменов и катаклизмов, которая вошла в жизнь России с 1917 года. Этот венец подготавливался всем развитием романа. На всем его простирании и герой, и сам автор воспринимали события как произвол над жизнью. Причастность к революции выражалась как синтезирование несовместимого: правота расплаты, греза о справедливости и разрушения, узколобость, неотвратимость жертв.
На финальных страницах романа уже спустя пятнадцать лет после кончины героя вырисовывается дочь Живаго, Татьяна. Она заимствует качества Юрия Андреевича, но ничего не знает о нем: «…ну, конечно, я девушка неученая, без папы, без мамы, росла сиротой». Заранее летом 1917 года Живаго прогнозировал: «…очнувшись, мы уже больше не вернем утраченной памяти. Мы забудем часть прошлого и не будем искать небывалому объяснения…».
Однако роман увенчивается монологом автора, принимающим этот мир, каковой бы он в настоящий момент ни был. Жизнь в самой себе дышит начатками неизбежного обновления, независимостью и гармонией. «Счастливое, умиленное спокойствие за этот святой город и за всю землю, за доживших до этого вечера участников этой истории и их детей тиранило их и охватывало неслышимой музыкой счастья, разлившейся далеко кругом». Это своего рода следствие любви к жизни, к России, к данной реальности, какой бы она ни была. «Как сладко жить на свете и любить жизнь! О, как всегда тянет сказать спасибо самой жизни, самому существованию, сказать это… на исходе тягчайшей зимы 1920 года».
Эти мировоззренческие размышления проявляются и в цикле стихов, венчающих роман.
продавец сопрттоваровСпортмастер работа отзывы читайте на rabota.kitabi.ru