1. Введение. Личностное отношение поэта к теме.
Нет ни одного поэта, который бы не писал о любви, хотя у каждого из них свое отношение к этому чувству. Если для Пушкина любовь — это созидающее чувство”, прекрасное мгновенье”, “божественный дар”, побуждающий творчество, то у Лермонтова — это смятение сердца, боль потерь и, в конечном счете, скептическое отношение к любви.
Любить… но кого же? На время не стоит труда,
А вечно любить невозможно…, («И скучно и грустно», 1840) — размышляет лирический герой Лермонтова.
Любовная лирика Лермонтова позволяет говорить о внутреннем движении, развитии поэтического “я”, но везде ощущается сосредоточенность на чувстве собственной боли, которое испытывал поэт, и безмерное одиночество. У него, больше чем у других русских лириков, любовная лирика пронизана мотивами страдания — неудачи, неисполнимости связанных с этим чувством надежд.
Всякий плакал, кто любил
Любил ли он морские волны
Иль сердце женщине дарил… (поэма “Моряк”, 1832)
Неразделенная любовь, начиная с ранних стихов
Три раза я любил
Любил три раза безнадежно…(1830)
И на протяжении всего творчества, выступает как лейтмотив, наряду с темой страдания от измены любимого человека или от обманчивости всей жизни (Ивановский цикл, Сушковский цикл).
В глубокой тайне держит десятилетний Лермонтов свои страсти от самых близких. Вспоминает А. Марченко о первых переживаниях юноши: “Кто мне поверит, что я знал уже любовь, имея 10 лет от роду? Мы были большим семейством на водах Кавказских: бабушка, тетушка, кузины. К моим кузинам приходила одна дама с дочерью, девочкой лет девяти. Я ее видел там. Я не помню, хороша собою была она или нет. Но ее образ и теперь еще хранится в голове моей; он мне любезен, сам не знаю почему. Один раз, я помню, я вбежал в комнату; она была тут, и играла с кузиною в куклы: сердце мое затрепетало, ноги подкосились. Я тогда ни об чем еще не имел понятия, тем не менее это была страсть, сильная, хотя ребяческая: это была истинная любовь: с тех пор я еще не любил так. О! Сия минута первого беспокойства страстей до могилы будет терзать мой ум! И так рано! Надо мной смеялись и дразнили, ибо примечали волнение в лице. Я плакал потихоньку, без причины, желал ее видеть; а когда она приходила, я не хотел или стыдился войти в комнату… Я не знаю, кто была она, откуда, и поныне мне неловко, как-то спросить об этом: может быть, спросят и меня, как я помню, когда они позабыли; или тогда эти люди, внимая мой рассказ, подумают, что я брежу; не поверят ее существованию — это было бы мне больно!. Белокурые волосы, голубые глаза, быстрые, непринужденность — нет; с тех пор я ничего подобного больше не видел или это мне кажется, потому что я никогда так не любил, как в этот раз”.
2. Как? Вы поэта огорчили,
И не наказаны потом? (С. И. Сабуровой)
Осознание собственного одиночества стало причиной того, что чем моложе был Лермонтов, тем больше была в нем надежда встретить родственную душу.
1832 год — 14 лет, первая влюбленность. В 1828 году М.Ю. Лермонтов поступает в Московский университетский пансион. Уже тогда он писал стихи. Среди них и стихи, обращенные к сестре его соученика Михаила Сабурова — Софье.
Софья Ивановна Сабурова (1816-1864) считалась в московском высшем свете одной из первых красавиц. Почти три года длилось это увлечение.
Сабуровой
Как? Вы поэта огорчили,
И не наказаны потом?
Три года ровно вы шутили
Его любовью и умом?
Нет, вы не поняли поэта,
Его души печальный сон;
Вы небом созданы для света,
Но не для вас был создан он!1831
К С. Сабуровой
Глядися чаще в зеркала,
Любуйся милыми очами,
И света шумная хвала
С моими скромными стихами
Тебе покажутся ясней…
Когда же вздох самодовольный
Из груди вырвется невольно,
Когда в младой душе своей
Самолюбивые волненья
Не будешь в силах утаить —
Мою любовь, мои мученья
Ты оправдаешь, может быть!..
1829
В 1832 году Софья вышла замуж и переехала с мужем в Орел.
3. Я встречу взор её прекрасных глаз
И, может быть, как знать…
В последний раз (Е. А. Сушковой)
1832 год: Екатерина Сушкова (Хвостова).
М. Ю. Лермонтов переезжает в Петербург, поступает в школу гвардейских прапорщиков, которую оканчивает в ноябре 1834 года. Он был зачислен в лейб-гвардии Гусарский полк. . Именно здесь, в Петербурге, произошла новая встреча с Екатериной Сушковой, известной в свете кокеткой. В 1830 году А.М. Верещагина, давняя знакомая Лермонтова, познакомила его с 18-летней Екатериной Сушковой (1812-1868). “Черноокой” называли ее в свете. Светская красавица, она посмеивалась над чувствами поэта. Через 5 лет Лермонтов, уже известный поэт, встретил Сушкову в Санкт-Петербурге. Он решил ей отомстить, вскружил ей голову и расстроил ее предстоящее замужество со своим другом Алексеем Лопухиным.
Благодарю! Вчера мое признанье
И стих мой ты без смеха приняла;
Хоть ты страстей моих не поняла,
Но за твое притворное вниманье
Благодарю!(«Благодарю!», 1830)
Весной 1835 года Лермонтов писал из Петербурга А.М. Верещагиной: “Вначале это было просто развлечением, а затем, когда мы поладили друг с другом, стало расчетом… Я понял, что m-lle S. , желая изловить меня, легко себя скомпрометирует со мною. Вот я ее и скомпрометировал, насколько было возможно, не скомпрометировав самого себя”:
И так, прощай! Впервые этот звук
Тревожит так жестоко грудь мою
“Прощай!”- шесть букв приносят столько мук!
Уносят все, что я теперь люблю!
Я встречу взор ее прекрасных глаз
И, может быть, как знать…
В последний раз.
История их отношений нашла свое отражение в повести “Княжна Лиговская”. Она до конца жизни так и не узнала, что письмо, ее скомпрометировавшее и приведшее к разрыву с женихом, было написано Лермонтовым.
4. И так пожертвовал я годы
Твоей улыбке и глазам (Н. Ф. Ивановой)
Значительно более глубокий след в сердце поэта оставила поначалу загадочная для исследователей творчества Лермонтова “Н. Ф. И. ”.
Летом 1829-32 годах, Лермонтов гостил в подмосковном Середнякове, имении Столыпиных — родственников со стороны бабушки. Многие стихи этих лет имеют посвящение: “Н. Ф. И. ”, “Н. Ф. И-вой”, “К. И. ”, “И-вой”.
Известный литературовед, исследователь творчества Лермонтова, Ираклий Андроников провёл целое изыскание, чтобы ответить на вопрос: «Кто она, загадочная Н. Ф. И.?» Его книга так и называется: «Загадка Н. Ф. И.».
Встретившись с одной женщиной, он узнал о заветном сундучке, в котором хранились фотографии родственников, давно ушедших из жизни. Андроников оказался свидетелем содержимого этого сундучка. И вот он взял рамку, повернул её, увидел наконец лицо той, которую любил Лермонтов, из-за которой страдал, которой посвятил стихи, озаглавив их загадочными буквами…
Нежный, чистый овал. Удлиненные томные глаза. Пухлые губы, в уголках которых словно спрятана любезная улыбка. Высокая прическа, тонкая шея, покатые плечи… А выражение лица такое, как сказано в одном из лермонтовских стихотворений, ей посвященных:
С людьми горда, судьбе покорна,
Не откровенна, не притворна…
Наталья Федоровна Иванова (1813-1875), дочь московского литератора Федора Федоровича Иванова, автора известной в те годы пьесы” Семейство Старичковых” и трагедии “Марфа Посадница”.
В начале знакомства, ободренный вниманием со стороны “Н. Ф. И.”, Лермонтов писал:
Мои неясные мечты
Я выразить хотел стихами,
Меня бы примирила ты
С людьми и буйными страстями.
Но взор спокойный, чистый твой
В меня вперила изумленный:
Ты покачала головой,
Сказав, что болен разум мой,
Желаньем вздорным ослепленный.1830
Но вскоре Лермонтов встретил непонимание и холодность. Разрыв стал неизбежен.
Что может краткое свиданье
Мне в утешенье принести,
Час неизбежный расставанья
Настал, и я сказал: “Прости!”1832
Уже в 1831 году их отношения изменились и появились такие строки:
Я не достоин, может быть,
Твоей любви; не мне судить;
Но ты обманом наградила
Мои надежды и мечты,
И я всегда скажу, что ты
Несправедливо поступила.
В лирике поэта появляются трагические ноты, ” мотивы неверия в прочность женского чувства, ревность, укоры в обмане”, — писал В. А. Мануйлов. Чувство оскорбленной гордости, обостренное ощущение своего творческого дара подсказали поэту следующие строки:
Я не унижусь пред тобою;
Ни твой привет, ни твой укор
Не властны над моей душою.
Знай: мы чужие с этих пор.
Ты позабыла: я свободы
Для заблужденья не отдам;
И так пожертвовал я годы
Твоей улыбке и глазам…1832
В предисловии к драме “Странный человек” Лермонтов говорит: “Лица, изображенные мною, все взяты с природы, и я желал бы, чтобы они были узнаны, — тогда раскаяние, верно, посетит души тех людей”. Но раскаяние, вероятно, не посетило душу Н.Ф. Ивановой, она вышла замуж, и уехала в Курск.
Разрыв с Ивановой вызвал у Лермонтова не только скорбные настроения и даже жажду смерти, но и чувство оскорбленной гордости, обостренное ощущение своего творческого дара и высокой ответственности за него. Разрыв относится примерно к лету 1831 года. Рисуя ее портрет, он называет ее “мраморный кумир”, “бесчувственное божество”.
У Лермонтова есть примерно 40 стихотворений, носящих название “Ивановский цикл”.
5. И сердце любит и страдает,
Почти стыдясь любви своей (В. А. Лопухиной)
Весной 1830 года Миша Лермонтов с бабушкой поселяются в Москве, в доме № 2 по Малой Молчановке. Здесь же, почти напротив, находилась усадьба дворян Лопухиных, Миша и Алексей подружились. У Алексея было две сестры — Мария и Варвара. В Вареньку Лопухину студент Лермонтов страстно влюбился. “Она была прекрасна, как мечтанье; продолговатый овал лица, тонкие черты, большие задумчивые глаза и высокое, ясное чело навсегда оставались для Лермонтова прототипом женской красоты. Над бровью была небольшая родинка. Характер ее, мягкий и любящий, покорный и открытый для добра, увлекал его. Себя он находил в сравнении с ней гадким, некрасивым, сутуловатым горбачом, преувеличивая по-юношески свои недостатки.” (П. А. Висковатов)
Демон русской поэзии метался в поисках пристанища, метался среди любви и страсти нежной. Сначала искал среди многочисленных девушек-родственниц, двоюродных и троюродных сестер с их подругами, более сильные чувства он питал к Екатерине Александровне Сушковой и к двоюродной сестре Анне Столыпиной. Но затем на многие годы его душевное пространство займет Варенька Лопухина, сестра его близкого друга Алексея Лопухина и близкого для него человека Марии Лопухиной. У них была общая юность, а потом на многие годы Варенька стала «образом дорогой женщины».
Свидетель их отношений рассказывал: «Будучи студентом, он был страстно влюблен в молоденькую, милую, умную и, как день, в полном смысле восхитительную В.А. Лопухину; это была натура пылкая, восторженная, поэтическая и в высшей степени симпатичная. Как теперь помню ее ласковый взгляд и светлую улыбку; ей было лет 15-16, мы же были дети и сильно дразнили ее; у ней на лбу чернелось маленькое родимое пятнышко, и мы всегда приставали к ней, повторяя: «У Вареньки родинка, Варенька уродинка», но она, добрейшее создание, никогда не сердилась. Чувство к ней Лермонтова было безотчетно, но истинно и сильно, и едва ли не сохранил он его до самой смерти своей, несмотря на некоторые последующие увлечения, но оно не могло набросить — и не набросило — мрачной тени на его существование, напротив: в начале своем оно возбудило взаимность, впоследствии, в Петербурге, в Гвардейской школе, временно заглушено было новою обстановкой и шумною жизнью юнкеров тогдашней Школы, по вступлении в свет — новыми успехами в обществе и литературе; но мгновенно и сильно пробудилось оно при неожиданном известии о замужестве любимой женщины; в то время о байронизме не было уже и помину».
Он был к ней бережен, что совсем не отличало его в отношениях с другими женщинами: обычно весьма иронично, если не зло, шутил с ними, а с Варенькой был нежен, ей посвятил множество стихотворений, но никогда не называет ее имени. В письмах к своим подругам-наперсницам Марии Лопухиной и Саше Верещагиной тоже не упоминает ее. Только в альбоме Верещагиной рисует. А потом и ее будет жестоко обижать. Но Варенька действительно была ангелом, прощала все и удалялась, удалялась, исчезала в тумане…
Она не гордой красотою
Прельщает юношей живых,
Она не водит за собою
Толпу вздыхателей немых.
И стан ее не стан богини,
И грудь волною не встает,
И в ней никто своей святыни,
Припав к земле, не признает.
Однако все ее движенья,
Улыбки, речи и черты
Так полны жизни, вдохновенья.
Так полны чудной простоты.
Но голос душу проникает,
Как вспоминанье лучших дней,
И сердце любит и страдает,
Почти стыдясь любви своей.1832
В своей неоконченной юношеской повести в главной героине он изобразил Вареньку: «Это был ангел, изгнанный из рая, за то, что слишком сожалел о человечестве… Свеча, горящая на столе, озаряла ее открытый невинный лоб и одну щеку, на которой, пристально вглядываясь, можно было бы различить золотой пушок; остальная часть лица ее была покрыта густою тенью, и только, когда она поднимала большие глаза свои, то иногда две искры света отделялись в темноте. Это лицо было одно из тех, какие мы видим во сне редко, а наяву почти никогда… Иногда выходила на свет белая ручка с продолговатыми пальцами; одна такая рука могла быть целою картиной».
Но разве я любить
Тебя переставал, когда толпою
Безумцев молодых окружена,
Тогда одной своей лишь красотою
Ты привлекала взоры их одна? —
Я издали смотрел, почти желая,
Чтоб для других твой блеск исчез.
Ты для меня была, как счастье рая
Для демона, изгнанника небес.
1832
Варенька и Михаил были погодки. Но когда мужчина еще только взрослеет, женщина в этом же возрасте уже давно невеста. Она окружена поклонниками, и на нее обращают внимание, Лермонтов ревнует, обвиняет в неверности, мучает, то «знай, мы чужие с этих пор», то «ты неспособна лицемерить, ты слишком ангел для того» и «Но верь, о верь моей любви!». Метания, сомнения, мучения… И похождения «веселой банды», как называли друзей Лермонтова.
В 1834 году его друг привозит ему в Петербург привет от Вареньки: «Мы с Варенькой часто говорили о нем; он нам обоим, хотя не одинаково, но равно был дорог. При прощанье, протягивая руку, с влажными глазами, но с улыбкой, она сказала мне: «Поклонись ему от меня; скажи, что я покойна, довольна, даже счастлива». Мне очень было досадно на Мишеля, что он выслушал меня как будто хладнокровно и не стал о ней расспрашивать, я упрекнул его в этом, он улыбнулся и отвечал: «Ты еще ребенок, ничего не понимаешь!»
Однако что-то назревало… Поползли слухи о предстоящем замужестве Вареньки. Раздражение нарастало… «Мы играли с Мишелем в шахматы, человек подал письмо; Мишель начал его читать, но вдруг изменился в лице и побледнел; я испугался и хотел спросить, что такое, но он, подавая мне письмо, сказал: «Вот новость — прочти», — и вышел из комнаты. Это было известие о предстоящем замужестве В.А. Лопухиной».
В мае 1835 года Варенька вышла замуж за богатого и «ничтожного» Бахметева. Муж был просто дурак. Что поделаешь — не редкость во все времена. Правда, позже, после смерти жены, в 1880-е годы его все называли «добрым человеком» (часто так говорят о человеке ничего из себя не представляющем), он был завсегдатаем «Английского клуба» и, вспоминали, был не прочь позлословить о Лермонтове с братьями Мартыновыми, посещавшими клуб, а потом и с литераторами, падкими на сплетни и скандалы. Богатый, внешне порядочный и внутренне совершенно ничтожный.
В Москве произошло несколько встреч в присутствии мужа, горьких для обоих, Лермонтов всячески издевался словесно и над мужем, и над Варенькой. В этой любви было много слез и обид. У Лермонтова — все после этой женитьбы, ему ненавистной, было «запечатано» в его произведения. Вся эта история изображена в той или иной степени достоверности и в драме «Два брата», и в особенности в неоконченном романе «Княгиня Лиговская», и в характере Веры и княжны Мери в «Герое нашего времени»… Муж всюду ничтожен.
Вот отрывок из «Княгини Лиговской», который в точности изображает то, что хотел сказать о своей любви поэт, и также то, что он думал о переживаниях Вареньки. Княгиня Лиговская, Вера — Варенька Лопухина, Печорин — Лермонтов:
«Но минуты последнего расставания и милый образ Верочки постоянно тревожили его воображение. Чудное дело! Он уехал с твердым намерением ее забыть, а вышло наоборот (что почти всегда и выходит в таких случаях). Впрочем, Печорин имел самый несчастный нрав: впечатления, сначала легкие, постепенно врезывались в его ум все глубже и глубже, так что впоследствии эта любовь приобрела над его сердцем право давности, священнейшее из всех прав человечества».
«Варенька привезла ему поклон от своей милой Верочки, как она ее называла, — ничего больше, как поклон. Печорина это огорчило — он тогда еще не понимал женщин. Тайная досада была одной из причин, по которым он стал волочиться за Лизаветой Николаевной; слухи об этом, вероятно, дошли до Верочки. Через полтора года он узнал, что она вышла замуж; через два года приехала в Петербург уже не Верочка, а княгиня Лиговская и князь Степан Степанович».
«- Сюжет ее очень прост, — сказал Печорин, не дожидаясь, чтобы его просили, — здесь изображена женщина, которая оставила и обманула любовника для того, чтобы удобнее обманывать богатого и глупого старика. В эту минуту она, кажется, у него что-то выпрашивает и удерживает бешенство любовника ложными обещаниями. Когда она выманит искусственным поцелуем все, что ей хочется, она сама откроет дверь и будет хладнокровною свидетельницею убийства».
«За десертом, когда подали шампанское, Печорин, подняв бокал, оборотился к княгине:
— Так как я не имел счастия быть на вашей свадьбе, то позвольте поздравить вас теперь.
Она посмотрела на него с удивлением и ничего не отвечала. Тайное страдание изображалось на ее лице, столь изменчивом, рука ее, державшая стакан с водою, дрожала… Печорин все это видел, и нечто похожее на раскаяние закралось в грудь его: за что он ее мучил? с какою целью? Какую пользу могло ему принести это мелочное мщение?.. он себе в этом не мог дать подробного отчета.
……
Княгиня под предлогом, что у нее развились локоны, удалилась в комнату Вареньки.
Она притворила за собою двери, бросилась в широкие кресла; неизъяснимое чувство стеснило ее грудь, слезы набежали на ресницы, стали капать чаще и чаще на ее разгоревшиеся ланиты, и она плакала, горько плакала, покуда ей не пришло в мысль, что с красными глазами неловко будет показаться в гостиную. Тогда она встала, подошла к зеркалу, осушила глаза, натерла виски одеколоном и духами, которые в цветных и граненых скляночках стояли на туалете. По временам она еще всхлипывала, и грудь ее подымалась высоко, но это были последние волны, забытые на гладком море пролетавшим ураганом.
Об чем же она плакала? — спрашиваете вы, и я вас спрошу, об чем женщины не плачут: слезы их оружие нападательное и оборонительное. Досада, радость, бессильная ненависть, бессильная любовь имеют у них одно выражение: Вера Дмитриевна сама не могла дать отчета, какое из этих чувств было главною причиною ее слез. Слова Печорина глубоко ее оскорбили, но странно, она его за это не возненавидела. Может быть, если б в его упреке проглядывало сожаление о минувшем, желание ей снова нравиться, она бы сумела отвечать ему колкой насмешкой и равнодушием, но, казалось, в нем было оскорблено одно самолюбие, а не сердце, самая слабая часть мужчины, подобная пятке Ахиллеса, и по этой причине оно в этом сражении оставалось вне ее выстрелов. Казалось, Печорин гордо вызывал на бой ее ненависть, чтобы увериться, так же ли она будет недолговременна, как любовь ее, — и он достиг своей цели. Ее чувства взволновались, ее мысли смутились, первое впечатление было сильное, а от первого впечатления зависит все остальное: он это знал и знал также, что самая ненависть ближе к любви, нежели равнодушие».
Вареньке, как и ее мужу, не стоило труда узнать из «Княгини Лиговской» многое, а потом был «Герой нашего времени»… Бахметеву казалось, что все, решительно все узнают, подозревают в героях «Героя нашего времени» его жену и его. Даже родинка у Веры на щеке такая же, как у Вареньки, только у нее над бровью… Биограф Лермонтова вспоминает, что однажды на вопрос, бывал ли он с женою на Кавказских водах, бился Бахметев в негодовании и кричал: «Никогда я не был на Кавказе с женою! — это все изобрели глупые мальчишки. Я был с нею больною на водах за границей, а никогда не был в Пятигорске или там в дурацком Кисловодске».
Ну что тут поделаешь? Глуп. Прототипами себя считали многие, биографу было известно по крайней мере до шести дам, утверждавших, что именно с них списана княжна Мери, все они представляли свои доказательства, во всех них Лермонтов будто был влюблен серьезно и единственно. Так что Вареньке не грозила молва света, грозила лишь глупость мужа. Лермонтов был к нему язвителен, а все пришлось переносить его любимой. Муж запретил ей иметь с поэтом какие-либо отношения, заставил ее уничтожить его письма к ней и все те подарки и вещи, которые остались у Вареньки от него.
Все посвящения были уничтожены. Она в слезах собирала эти свидетельства жестокой и к ней любви поэта — как многим он ее мучил!.. Самое дорогое она собрала и передала их общей поверенной и подруге — Саше Верещагиной.
Я не хочу, чтоб свет узнал
Мою таинственную повесть:
Как я любил, за что страдал;
Тому судья лишь Бог да совесть.
1837
Это была привязанность глубокая, всю жизнь сопровождавшая поэта. Образ этой девушки, а потом замужней женщины, является во множестве произведений нашего поэта — писал П.А. Висковатов. Литературные критики говорили, что черты Вареньки Лопухиной нашли свое отражение в образах княжны Мери и Веры из романа “Герой нашего времени”.
Варвара Александровна Лопухина (1814-1851) в 1835 году вышла замуж за Н.Ф. Бахметева, чиновника. Который был значительно старше ее.
Обращаясь к Вареньке в 1832 году, Лермонтов писал:
Мы случайно сведены судьбой,
Мы себя нашли один в другом,
И душа сдружилася с душою;
Хоть пути не кончить им вдвоем!(…)
Я рожден, чтоб целый мир был зритель
Торжества иль гибели моей,
Но с тобой, мой луч — путеводитель,
Что хвала иль гордый смех людей!1832
Родственник поэта Аким Шан-Гирей вспоминал: “В это время (до 1837 года) я имел случай убедиться, что первая страсть Мишеля не исчезла. Мы играли в шахматы, человек подал письмо; Мишель начал его читать, но вдруг переменился в лице и побледнел, я испугался и хотел спросить, что такое, но он, подавая мне письмо, сказал: “Вот новость -прочти!” И вышел из комнаты. Это было известие о предстоящем замужестве В.А. Лопухиной”.
В феврале 1838 года Лермонтов пишет письмо в Москву, оно адресовано сестре Вареньки — Марии Лопухиной. В нем стихотворение, озаглавленное “Молитва странника”. Странник- это сам поэт, а молит он о “деве невинной”, душе достойной”. Скорее всего, оно обращено к Варваре Лопухиной.
Окружи счастие душу достойную,
Дай ей сопутников, полных внимания,
Молодость светлую, старость покойную,
Сердцу незлобному мир упования!
Срок ли приблизится часу прощальному
В утро ли шумное, в ночь ли безгласную,
Ты восприять пошли к ложу печальному
Лучшего ангела душу прекрасную.1837
Имя Вареньки Лопухиной долгие годы не упоминалось ни в комментариях к сочинениям Лермонтова, ни в работах о нем. Лермонтов, касаясь взаимоотношений с Лопухиной, всячески старался увести читателя от разгадки имени любимой женщины (например, “Герой нашего времени”, где он зашифровал портретное сходство при описании Веры — убрал упоминание о родинке под бровью и написал “на щеке”.)
Лермонтов тщательно прятал именно ей посвящения своих стихов, но, по свидетельству сегодняшних исследователей, именно с ее именем связывают следующие его стихи: «К***» («Мой друг, напрасное старанье…», 1832), «К*» («Мы случайно сведены судьбою…», 1832), «К*» («Оставь напрасные заботы…», 1832), «К*» («Печаль в моих песнях, но что за нужда…», 1832), «Она не гордой красотою…» (1832), «Молитва» (1837), «К*» («Прости! — мы не встретимся боле…», 1832), «Расстались мы, но твой портрет…» (1837), «Ребенку» (1840), «Сон» (1841).
«Весной 1838 года Варвара Александровна приехала с мужем в Петербург, проездом за границу, — рассказывает Шан-Гирей. — Лермонтов был в Царском, я послал к нему нарочного, а сам поскакал к ней. Боже мой, как болезненно сжалось мое сердце при ее виде! Бледная, худая, и тени не было прежней Вареньки, только глаза сохранили свой блеск и были такие же ласковые, как и прежде. «Ну как вы здесь живете?» — «Почему же это вы?» — «Потому, что я спрашиваю про двоих». — «Живем, как Бог послал, а думаем и чувствуем, как в старину. Впрочем, другой ответ будет из Царского через два часа». Это была наша последняя встреча: ни ему, ни мне не суждено было ее больше увидеть».
В одних гостях Лермонтов встретил маленькую дочку Вареньки, долго игрался с ней, ласкал, а потом горько плакал и вышел в другую комнату. Потом было стихотворение «Ребенку»:
Прекрасное дитя, я на тебя смотрю…
О если б знало ты, как я тебя люблю!..
Не правда ль, говорят,
Ты на нее похож? — Увы! Года летят;
Страдания ее до срока изменили,
Но верные мечты тот образ сохранили
В груди моей; тот взор, исполненный огня,
Всегда со мной…
— Скажи, тебя она
Ни за кого еще молиться не учила?
Бледнея, может быть, она произносила
Название, теперь забытое тобой…
Не вспоминай его… что имя? — звук пустой!
Дай Бог, чтоб для тебя оно осталось тайной.
Но если, как-нибудь, когда-нибудь, случайно
Узнаешь ты его, — ребяческие дни
Ты вспомни и его, дитя, не прокляни!
1840
К ней доходили кроме его стихов и слухи о его увлечениях, о его художествах, о его победах в гостиных… А он писал ее сестре и своему другу Маше Лопухиной в тайной надежде, что и Варенька прочтет: «В течение месяца на меня была мода, меня искали наперерыв… Весь народ, который я оскорблял в стихах моих, осыпает меня ласкательствами, самые хорошенькие женщины просят у меня стихов и торжественно ими хвастают. Тем не менее мне скучно… Может быть, вы найдете странным искать удовольствий и скучать ими, ездить по гостиным, не находя там ничего занимательного. Ну, я вам открою мои побуждения. Вы знаете, что самый главный мой недостаток — суетность и самолюбие; было время, когда я, как новичок, искал доступа в это общество; аристократические двери были для меня заперты; теперь в это же самое общество я вхожу уже не искателем, а человеком, завоевавшим себе права. Я возбуждаю любопытство, меня ищут, меня всюду приглашают, даже когда я не выражаю к тому ни малейшего желания; дамы, с притязаниями собирать замечательных людей в своих гостиных, хотят, чтобы я у них был, потому что ведь я тоже лев: да, я, ваш Мишель, добрый малый, у которого вы никогда не подозревали гривы. Согласитесь, что все это может опьянять; но, к счастию, я начинаю находить все это довольно невыносимым. Эта новая опытность полезна в том, что она мне дала оружие против этого общества, и если когда-либо оно будет меня преследовать своими клеветами (что непременно случится), тогда у меня будет, по крайней мере, средство для отмщения; ведь нигде не встречается столько низкого и смешного, как тут».
А потом был Кавказ… И трагическая дуэль… Все кончилось…
Самое первое свидетельство всех обстоятельств — подробное письмо Катеньки Быховец, дальней родственницы Лермонтова, единственное из ее писем сохранившееся. Она была, вероятно, единственной женщиной, с которой поэт разговаривал за несколько часов до гибели. Хотя ученые по-разному оценивают подлинность письма, в нем есть юношеская непосредственность и искренность молодой барышни: «Это было в одном частном доме. Выходя оттуда, Мартынка глупый вызвал Лермонтова. Но никто не знал. На другой день Лермонтов был у нас, ничего, весел; он мне всегда говорил, что ему жизнь ужасно надоела, судьба его так гнала, Государь его не любил, Великий князь ненавидел, они не могли его видеть — и тут еще любовь: он был страстно влюблен в В.А. Бахметеву; она ему была кузина; я думаю, он меня оттого любил, что находил в нас сходство, и об ней его любимый разговор был. Он при всех был весел, шутил, а когда мы были вдвоем, он ужасно грустил, говорил мне так, что сейчас можно догадаться, но мне в голову не приходила дуэль. Я знала причину его грусти и думала, что все та же (то есть любовь к Бахметевой); уговаривала его, утешала, как могла…»
Не утешила, добрая душа, не догадалась… Дуэль предопределила все и покончила со всем. Скорбели все, кто его знал и кто понимал, что он — для русской поэзии. Всех охватило оцепенение. Сестра Вареньки и близкий Лермонтову человек пишет в письме другой близкой ему же женщине, Сашеньке Верещагиной: «Последние известия о моей сестре Бахметевой поистине печальны. Она вновь больна, ее нервы так расстроены, что она вынуждена была провести около двух недель в постели, настолько была слаба. Муж предлагал ей ехать в Москву — она отказалась и заявила, что решительно не желает больше лечиться. Быть может, я ошибаюсь, но я отношу это расстройство к смерти Мишеля, поскольку эти обстоятельства так близко сходятся, что это не может не возбудить известных подозрений. Какое несчастье эта смерть… В течение нескольких недель я не могу освободиться от мысли об этой смерти и искренне ее оплакиваю. Я его действительно очень, очень любила».
Варенька не имела возможности выразить свои чувства, она могла только «не желать больше лечиться». И ей оставалось еще долго видеть перед собой Бахметева, который ревновал ее даже к памяти уже ничем не опасного для него поэта.
…С собой
В могилу он унес летучий рой
Еще незрелых, темных вдохновений,
Обманутых надежд и
горьких сожалений.
(«ПАМЯТИ А. И. ОДЕВСКОГО», 1839)
«Она пережила его, томилась долго и скончалась, говорят, покойно» в 1851 году — так написал о ней их общий друг. Как все они хорошо представляли себе ее чувства, как могли судить о ней, хотя она сама так и не смогла разобраться в себе, любила ли или боялась она своего Демона. Он был искуситель, не мог быть другим, он любил, и для него это было главным… А она… Она жалела его, единственная, кто искренне и просто жалела его и себя, — с грустью о неслучившемся, с благодарностью за неземное бытие, Бог знает, за что еще любят и жалеют Поэтов…
Сохранились 3 портретных акварели.
6. Как полны их звуки
Безумством желанья! (М. П. Соломирской)
1839 год. Лермонтов — поэт знаменит в свете. Его принимают во многих великосветских салонах Петербурга. Он вернулся в северную столицу из первой кавказской ссылки, последовавшей после появления в списках стихотворения “Смерть поэта”, посвященного гибели А.С. Пушкина. Среди светских красавиц тогда блистала Мария Петровна Соломирская, урожденная графиня Апраксина (1811-1859). Зимой 1839-40 годов они часто встречались в свете. Соломирская была увлечена поэзией Лермонтова. Арестованный за дуэль с Барантом, поэт, находясь в тюрьме, получил записку без подписи. Он решил, что ему написала ее М.П. Соломирская:
Так, разбирая в заточенье
Досель мне чуждые черты,
Я был свободен на мгновенье
Могучей волею мечты.
Залогом вольности желанной
Лучом надежды в море бед
Мне стал тогда ваш безымянный,
Но вечно памятный привет.
Этой же зимой Лермонтов несколько раз приезжает из Царского Села, где стоял его полк, в Петербург. Тогда же появилось стихотворение, которое литературоведы считают обращением к Соломирской:
Есть речи — значенье
Темно иль ничтожно,
Но им без волненья
Внимать невозможно.
Как полны их звуки
Безумством желанья!
В них слезы разлуки,
В них трепет свиданья.
Не встретит ответа
Средь шума мирского
Из пламя и света
Рожденное слово;
Но в храме, средь боя
И где я ни буду,
Услышав, его я
Узнаю повсюду.
Не кончив молитвы,
На звук тот отвечу.
И брошусь из битвы
Ему я навстречу.
Поэт прочитал эти строки своему другу, издателю и журналисту А. Краевскому. Тот похвалил стихи и отметил одну грамматическую неточность. Попробуйте найти ее. ( “Из пламя и света”). Лермонтов пытался исправить строки, но, бросив перо, сказал: “Нет, ничего нейдет в голову. Печатай так, как есть”
7. Полюбит не скоро,
Зато не разлюбит уж даром (М. А. Щербатовой)
Еще одна светская красавица волновала тогда поэта — Мария Алексеевна Щербатова.
Урожденная Штерич (1820-1879), украинка. Сам поэт о ней говорил:” Такая, что ни в сказке сказать, ни пером написать”. Этой весной ей было около 20 лет, Лермонтову — 25. Светская молва связывала имя Щербатовой с дуэлью поэта с Барантом. И.С. Тургенев, встретивший М. Щербатову в Москве, где в это время был Лермонтов, заметил в своем дневнике: “Сквозь слезы смеется, любит Лермонтова”. Поэтический портрет М. Щербатовой дан поэтом в посвященном ей стихотворении “М. А. Щербатовой”.
…Печальной отчизны примеру,
В надеждах на бога
Хранит она детскую веру;
Как племя родное,
У чуждых опоры не просит
И в гордом покое
Насмешку и зло переносит;
От дерзкого взора
В ней страсти не вспыхнут пожаром.
Полюбит не скоро,
Зато не разлюбит уж даром.
(‹М. А. ЩЕРБАТОВОЙ›, 1840)
Другие прекрасные строки, посвященные М. Щербатовой, были положены на музыку композитором А.С. Доргомыжским. Романс “Отчего” быстро стал популярен.
Отчего
Мне грустно, потому что я тебя люблю,
И знаю: молодость цветущую твою
Не пощадит молвы коварное гоненье.
За каждый светлый день иль сладкое мгновенье
Слезами и тоской заплатишь ты судьбе.
Мне грустно… потому что весело тебе.
Любила ли она его, он не знал. Но он, если бы мог, подарил ей всю землю. Вся теплота любви сосредоточилась в нем одном. Лермонтов говорил Щербатовой: «Мне грустно, что я вас люблю, и знаю, что за этот легкий день нам придется дорого рассчитаться».
8. Люблю в тебе я прошлое страдание
И молодость погибшую мою (Е. Г. Быховец)
Из письма Екатерины Быховец.
Пятигорск,1841 г. августа 5-го, понедельник
Как же я весело провела время. Этот день молодые люди делали нам пикник в гроте, который был весь убран шалями; колонны обвиты цветами, и люстры все из цветов: танцевали мы на площадке около грота; лавочки были обиты прелестными коврами; освещено было чудесно; вечер очаровательный, небо было так чисто; деревья от освещения необыкновенно хороши были, аллея также освещена, и в конце аллеи была уборная прехорошенькая; два хора музыки. Конфет, фрукт, мороженого беспрестанно подавали; танцевали до упада; молодежь была так любезна, занимала своих гостей; ужинали; после ужина опять танцевали; даже Лермонтов, который не любил танцевать, и тот был так весел; оттуда мы шли пешком. Все молодые люди нас провожали с фонарями; один из них начал немного шалить. Лермонтов, как cousin, предложил сейчас мне руку; мы пошли скорей, и он до дому меня проводил.
Мы с ним так дружны были — он мне правнучатый брат — и всегда называл cousine, a я его cousin и любила как родного брата. Так меня здесь и знали под именем charmante cousine Лермонтова. Кто из молодежи приезжал сюда, то сейчас его просили, чтобы он их познакомил со мной.
Этот пикник последний был; ровно через неделю мой добрый друг убит, а давно ли он мне этого изверга, его убийцу, рекомендовал как товарища, друга!
Этот Мартынов глуп ужасно, все над ним смеялись; он ужасно самолюбив; карикатуры (на него) его беспрестанно прибавлялись; Лермонтов имел дурную привычку острить. Мартынов всегда ходил в черкеске и с кинжалом; он его назвал при дамах m-r le poignard и Sauvage’ом*. Он <Мартынов> тут ему сказал, что при дамах этого не смеет говорить, тем и кончилось. Лермонтов совсем не хотел его обидеть, а так посмеяться хотел, бывши так хорош с ним.
Это было в одном частном доме. Выходя оттуда, Мартынка глупый вызвал Лермонтова. Но никто не знал. На другой день Лермонтов был у нас ничего, весел; он мне всегда говорил, что ему жизнь ужасно надоела, судьба его так гнала, государь его не любил, великий князь ненавидел, <они> не могли его видеть — и тут еще любовь: он был страстно влюблен в В. А. Бахметьеву; она ему была кузина; я думаю, он и меня оттого любил, что находил в нас сходство, и об ней его любимый разговор был1.
Чрез четыре дня он поехал на Железные; был <в> этот день несколько раз у нас и все меня упрашивал приехать на Железные; это четырнадцать верст отсюда. Я ему обещала, и 15 <июля> мы отправились в шесть часов утра, я с Обыденной в коляске, а Дмитревский, и Бенкендорф, и Пушкин — брат сочинителя — верхами.
На половине дороги в колонке мы пили кофе и завтракали. Как приехали на Железные, Лермонтов сейчас прибежал; мы пошли в рощу и все там гуляли. Я все с ним ходила под руку. На мне было бандо. Уж не знаю, какими судьбами коса моя распустилась и бандо свалилось, которое он взял и спрятал в карман. Он при всех был весел, шутил, а когда мы были вдвоем, он ужасно грустил, говорил мне так, что сейчас можно догадаться, но мне в голову не приходила дуэль. Я знала причину его грусти и думала, что все та же, уговаривала его, утешала, как могла, и с полными глазами слез <он меня> благодарил, что я приехала, умаливал, чтоб я пришла к нему на квартиру закусить, но я не согласилась; поехали назад, он поехал тоже с нами.
В колонке обедали. Уезжавши, он целует несколько раз мою руку и говорит:
— Cousine, душенька, счастливее этого часа не будет больше в моей жизни.
Я еще над ним смеялась; так мы и отправились. Это было в пять часов, а <в> восемь пришли сказать, что он убит. Никто не знал, что у них дуэль, кроме двух молодых мальчиков, которых они заставили поклясться, что никому не скажут; они так и сделали.
Лермонтову так жизнь надоела, что ему надо было первому стрелять, он не хотел, и тот изверг имел духа долго целиться, и пуля навылет! Ты не поверишь, как его смерть меня огорчила, я и теперь не могу его вспомнить.
Прощай, мой милый друг, грустно и пора на почту. Сестра и брат вам кланяются. Я тебя и детишек целую бессчетно раз. Не забывай верного твоего друга и обожающую тебя сестру
Катю Быховец.
Сейчас смотрела на часы, на почту еще рано, и я еще с тобою поговорю. Дмитревский меня раздосадовал ужасно: бандо мое, которое было в крови Лермонтова, взял, чтоб отдать мне, и потерял его; так грустно, это бы мне была память. Мне отдали шнурок, на котором он всегда носил крест. Я была на похоронах; с музыкой его хоронить не позволили, и священника насилу уговорили его отпеть.
Он мертвый был так хорош, как живой. Портрет его сняли.
Весной 1841 года Лермонтову было предписано, в 48 часов, покинуть Петербург. В мае он в последний раз приезжает в Москву, в июне — он опять на Кавказе. До его гибели на дуэли под Пятигорском 15 июля оставалось совсем немного времени. В день дуэли утром она беседовала с Лермонтовым, потом ездила с поэтом и его друзьями на пикник в Каррас (Шотландку). Письмо ее от 5 августа 1841 года — взволнованный рассказ о взаимоотношениях Лермонтова с Н.С. Мартыновым, о дуэли, смерти, похоронах поэта. . Одно из последних стихотворений поэта, помещенное в альбоме В. Ф. Одоевского, посвящено дальней родственнице его — Екатерине Быховец (в замужестве Ивановская). По воспоминаниям самой Екатерины Григорьевны она — Катюша — напоминала ему Вареньку Лопухину. Вероятно, поэтому последняя строфа стихотворения говорит о В. Лопухиной, вышедшей замуж за нелюбимого человека:
Нет, не тебя так пылко я люблю,
Не для меня красы твоей блистанье,
Люблю в тебе я прошлое страданье
И молодость погибшую мою…1841
Стихотворение положили на музыку более 40 композиторов, особенно известен романс — вальс А.И. Шишкина (1887), который приобрел широкую популярность в исполнении Н.А. Обуховой (1886-1961).
“Музыка моего сердца была совсем расстроена нынче” — записал 16-тилетний Лермонтов в одной из своих тетрадей. Суровая жизнь с малых лет расстраивала ему музыку сердца…
Лирика Лермонтова искренна, тонко передает его душевный настрой, подчас трагична, как и судьба самого поэта. Однако рядом с нами навсегда останутся его прекрасные произведения, его стихи.
9. Заключение
Михаил Юрьевич Лермонтов, гениальный русский поэт, прозаик, драматург, художник и офицер, несмотря на свою короткую жизнь, оставил огромное литературное наследие. Он наполнил каждый момент своей жизни творчеством и любовью.
Любовь Лермонтова трагична, исполнена страдания и боли. Но, несмотря на это, поэт любит всем сердцем и готов любить снова и снова. В его жизни было много женщин, которых он любил и которым посвящал стихи. В них он и воспевает, и укоряет, и показывает истинное лицо возлюбленных. Некоторым из них он посвящает циклы своих стихотворений, о них рассказывалось выше, но были и те, кому Лермонтов посвящал отдельные стихотворения, это:
Евдокия Петровна Ростопчина
Графине Ростопчиной
Я верю: под одной звездой
Мы с вами были рождены;
Мы шли дорогою одной,
Нас обманули те же сны.
Но что ж! — от цели благородной
Оторван бурею страстей,
Я позабыл в борьбе бесплодной
Преданья юности моей.
Предвидя вечную разлуку,
Боюсь я сердцу волю дать;
Боюсь предательскому звуку
Мечту напрасную вверять…..
1841
Евдокия Петровна Ростопчина, урождённая Сушкова (1811-1858) — известная поэтесса. Лермонтов знал её с юных лет: молодость Ростопчиной протекала в Москве. В то время она разделяла настроение передовой молодёжи и восторгалась подвигом декабристов ( она посвятила им своё послание «К страдальцам»). В 1840-1841 годах Лермонтов встречался с ней в Петербурге, особенно часто — в салоне Карамзиных. Около середины апреля 1841 года, уезжая в последний раз в кавказскую ссылку, откуда ему уже не суждено было вернуться, поэт подарил Ростопчиной альбом, в который вписал: «Я верю: под одной звездой мы с вами были рождены… »
Анна Григорьевна Философова
К ГЕНИЮ
Когда во тьме ночей мой, не смыкаясь, взор
Без цели бродит вкруг, прошедших дней укор
Когда зовет меня невольно к вспоминанью, —
Какому тяжкому я предаюсь мечтанью!..
О, сколько вдруг толпой теснится в грудь мою
И теней и любви свидетелей!.. Люблю!….
1829
Прасковья Арсеньевна Бартенева
***
Она поет — и звуки тают,
Как поцелуи на устах,
Глядит — и небеса играют
В ее божественных глазах;
Идет ли — все ее движенья,
Иль молвит слово — все черты
Так полны чувства, выраженья,
Так полны дивной простоты.
1838
Прасковья Арсеньевна Бартенева
13(25).11.1811 — 24.1(5.2).1872, Петербург — салонная певица (сопрано). Род. в обедневшей дворянской семье. Получив разносторонее муз. образование, с 1824 (в нек-рых источ. 1830) начала выступать на светских балах и вскоре стала широко известна в Петербурге и Москве (с 1835 была произведена в камер-фрейлины и придв. певицы). Обладала редким по красоте и силе голосом «металлического» тембра и обширного диапазона. Исп. отличалось высоким вокальным мастерством и муз. культурой. Репертуар включал романсы рус. композиторов, рус. нар. песни, а также арии из опер итал. композиторов. В 1830 исп. романс «Соловей» А. Алябьева в концерте на моск. балу в честь известной певицы Г. Зонтаг. Современники называли Б. «русская Зонтаг».
Красота и проникновенность пения Б. вызывали восхищение слушателей, что нашло отражение в творчестве её современников — поэтов и композиторов.
В 1830 М. Лермонтов посвятил певице новогодний мадригал:
Скажи мне, где переняла
Ты обольстительные звуки,
И как соединить могла
Отзывы радости и муки?..
Премудрой мыслию вникал
Я в песни ада, в песни рая,
Но что ж! — нигде я не слыхал
Того, что слышал от тебя я.
(Лермонтов М. Ю. Полн. собр. соч. — М., 1906. С. 20).
В авг. — сент. 1838 участвовала вместе с Лермонтовым в репетициях спектаклей в доме Карамзиных в Петербурге. По мнению Э. Найдича, исследователя творчества Лермонтова, была адресатом и др. его стихотворений: «Как небеса, твой взор блистает» (1837), «Она поет, и звуки тают» (1838), «Слышу ли голос твой» (1840), «Есть речи — значенье» («Волшебные звуки», 1841).
Эмилия Мусина-Пушкина
«Э. К. Мусиной-Пушкиной»
Графиня Эмилия —
Белее чем лилия,
Стройней ее талии
На свете не встретится.
И небо Италии
В глазах ее светится,
Но сердце Эмилии
Подобно Бастилии.
1839
Эмилия Карловна Мусина-Пушкина, урожденная Шернваль (1810-1846), отличалась необыкновенной красотой. По словам современников, Лермонтов был увлечен ею.
Александра Осиповна Смирнова
А.О.СМИРНОВОЙ
Без вас хочу сказать вам много,
При вас я слушать вас хочу;
Но молча вы глядите строго,
И я в смущении молчу.
Что ж делать?.. Речью неискусной
Занять ваш ум мне не дано…
Всё это было бы смешно,
Когда бы не было так грустно…
1840
Александра Осиповна Смирнова, урождённая Россет, фрейлина царского двора, находилась в дружеских отношениях с Пушкиным, Жуковским, Гоголем и тесно была связана со всем кругом писателей, встречавшихся в салоне Карамзиных и у нее. К числу её хороших знаковых принадлежал Лермонтов. «Софи Карамзина мне раз сказала, — вспоминала Смирнова, — что Лермонтов был обижен тем, что я ничего ему не сказала об его стихах. Альбом всегда лежал на маленьком столике в моем салоне. Он пришёл как-то утром, не застал меня, поднялся наверх, открыл альбом и написал эти строки:
В простосердечии невежды
Короче знать вас я желал,
Но эти сладкие надежды
Теперь я вовсе потерял.
Без вас — хочу сказать вам много,
При вас — я слушать вас хочу;
Но молча вы глядите строго,
И я, в смущении молчу!
Что ж делать? — речью безыскусной
Занять ваш ум мне не дано…
Всё это было бы смешно,
Когда бы не было так грустно…
Стихотворение появилось в «Отечественных записках» в октябре 1840 года, когда Лермонтов находился на Кавказе. Строфа первая, интимная по характеру в этой публикации опущена. Не вызывает сомнения, что стихотворение было напечатано с ведома Лермонтова и Смирновой. Последнее подтверждается тем, что рядом со стихотворением Лермонтова Краевский напечатал стихотворение Пушкина, вписанное в тот же альбом.
Елизавета Павловна Горчакова
<К кн. Л. Г-ой>
Когда ты холодно внимаешь
Рассказам горести чужой
И недоверчиво качаешь
Своей головкой молодой,
Когда блестящие наряды
Безумно радуют тебя
Иль от ребяческой досады
Душа волнуется твоя,
Когда я вижу, вижу ясно,
Что для тебя в семнадцать лет
Всё привлекательно, прекрасно,
Всё — даже люди, жизнь и свет,
Тогда измучен вспоминаньем
Я говорю душе своей:
Счастлив, кто мог земным желаньям
Отдать себя во цвете дней!
Но не завидуй: ты не будешь
Довольна этим, как она;
Своих надежд ты не забудешь,
Но для других не рождена;
Так! мысль великая хранилась
В тебе доныне, как зерно;
С тобою в мир она родилась:
Погибнуть ей не суждено!
1831
Высказывалось предположение, что стихотворение обращено к княжне Л. Горчаковой, двоюродной сестре Н. Ф. Ивановой.
Анна Григорьевна Хомутова
А. Г. Хомутовой
Слепец, страданьем вдохновенный,
Вам строки чудные писал,
И прежних лет восторг священный,
Воспоминаньем оживленный,
Он перед вами изливал.
Он вас не зрел, но ваши речи,
Как отголосок юных дней,
При первом звуке новой встречи
Его встревожили сильней.
Тогда признательную руку
В ответ на ваш приветный взор,
Навстречу радостному звуку
Он в упоении простер.
И я, поверенный случайный
Надежд и дум его живых,
Я буду дорожить, как тайной,
Печальным выраженьем их.
Я верю, годы не убили,
Изгладить даже не могли,
Все, что вы прежде возбудили
В его возвышенной груди.
Но да сойдет благословенье
На вашу жизнь, за то, что вы
Хоть на единое мгновенье
Умели снять венец мученья
С его преклонной головы.
1838г.
Анна Григорьевна Хомутова (1784-1856) — двоюродная сестра и друг молодости известного поэта Ивана Ивановича Козлова. Жизнь разлучила их, и свиделись они лишь в 1838 года, после двадцатилетней разлуки, когда слепой Козлов лежал разбитый параличом. Встреча с Хомутовой вдохновила его на стихотворение «К другу весны моей после долго, долго разлуки».
С Козловым часто встречались родственники Лермонтова Столыпины, жившие в 1838 года в Петербурге. Сохранились свидетельства, что с ним был знаком и сам Лермонтов, а в доме своего полкового командира М. Г . Хомутов встречался с сестрой Козлова — Анной Григорьевной, которая показала ему однажды стихи Козлова. «Он попросил позволения взять их с собой и на другой день возвратил их со своими стихами на имя Хомутовой»
Софья Александровна Бахметева
С. А. Бахметевой
<Июль — начало августа 1832 г. Из Твери в Москву>
Ваше Атмосфераторство!
Милостивейшая государыня,
София, дочь Александрова!..
ваш раб всепокорнейший Михайло, сын Юрьев, бьет челом вам.
Дело в том, что я обретаюсь в ужасной тоске: извозчик едет тихо, дорога пряма, как палка, на квартере вонь, и перо скверное!..
Кажется довольно, чтоб истощить ангельское терпение, подобное моему.
Что вы делаете?
Приехала ли Александра, Михайлова дочь, — и какие ее речи? всё пишите — а моего писания никому не являйте.
Растрясло меня и потому к благоверной кузине не пишу — а вам мало; извините моей немощи!..
До Петербурга с обоими прощаюсь:
раб ваш М. Lerma.
Прошу засвидетельствовать мое нижайшее поч<тение> тетеньке и всем домочадцам.
Письмо послано Лермонтовым в июле — начале августа 1832 г. из Твери, где он был вместе с бабушкой проездом из Москвы в Петербург.
Екатерины Аркадьевны Столыпиной, вдовы Дмитрия Алексеевича Столыпина, невестки Е. А. Арсеньевой. Поэтому Лермонтов называет в письме Е. А. Столыпину
«тетенькой», а ее племянницу Александру Михайловну Верещагину — «благоверной кузиной».
С. А. Бахметева, по свидетельству А. П. Шан-Гирея, была «веселая, увлекающаяся сама», она увлекла и Лермонтова, но не надолго. Поэт называл ее «легкой, как пух». Взяв пушинку в присутствии Софьи Александровны, Лермонтов дул на нее, говоря: «Это вы — ваше Атмосфераторство!» (Сочинения М. Ю. Лермонтова под ред. П. А. Висковатова, в шести томах, т. 6. 1891, с. 270). В 1832 г. осенью С. А. Бахметева уехала в Воронеж.
Письмо подписано: М. Lerma (М. Лерма). Такую подпись Лермонтов в эти годы часто ставил под своими письмами к друзьям, полагая, что его предки со стороны отца были выходцами из Испании и носили фамилию Лерма.