«Прощание» было написано 5 октября и по своему смыслу не предусматривало продолжения. Но продиктованное разумом решение не смогло сдержать вновь вспыхнувшего чувства. Воспоминание восстановило пережитое, и любовь, никогда не умиравшая, вновь громко и властно застучала в сердце поэта. Так 17 ноября оказалось написанным «Заклинание». Страшась той разлуки, которую поэт благословлял в «Прощании», он взывал к любимой, клянясь ей в своей вечной верности, в невозможности даже в памяти отречься от всего того, что было.
Душевная открытость стихотворения удивительна, напряжение страстного, трепетного чувства таково, что стихи звучали не как признание или объяснение, но как горячее заклинание. Именно потому Пушкин счел необходимым как-то скрыть от чужих глаз могущество пережитой им страсти: «Заклинание» — это перевод тщательно отобранного и тонко переделанного стихотворения Барри Корнуола.
О, если правда, что в ночи,
Когда покоятся живые
И с неба лунные лучи
Скользят на камни гробовые,
О, если правда, что тогда
Пустеют тихие могилы, —
Я тень зову, я жду Лейлы:
Ко мне, мой друг, сюда, сюда!
Явись, возлюбленная тень,
Как ты была перед разлукой.
Бледна, хладна, как зимний день,
Искажена последней мукой.
Приди, как дальняя звезда,
Как легкий звук иль дуновенье,
Иль как ужасное виденье,
Мне всё равно, сюда, сюда!
Чтоб укорять людей, чья злоба
Убила друга моего,
Иль чтоб изведать тайны гроба,
Не для того, что иногда
Сомненьем мучусь… но, тоскуя,
Хочу сказать, что всё люблю я,
Что всё я твой: сюда, сюда!
Прошло более месяца. Карантин продолжал удерживать поэта в Болдине. Интенсивная переписка заменяла личное общение с друзьями, родителями невесты. Переписка с последними являлась источником душевных мук и тревог.
Но ты от горького лобзанья
Свои уста оторвала;
Из края мрачного изгнанья
Ты в край иной меня звала.
Ты говорила: «В день свиданья
Под небом вечно голубым,
В тени олив, любви лобзанья
Мы вновь, мой друг, соединим».
Но там, увы, где неба своды
Сияют в блеске голубом,
Где тень олив легла на воды,
Заснула ты последним сном.
Твоя краса, твои страданья
Исчезли в урне гробовой
А с ними поцелуй свиданья…
Но жду его; он за тобой…
Внимательно рассматривая сложное психологическое состояние Пушкина осенью в Болдине, он писал: «Настроение Пушкина в этот период было тревожное; для характеристики интимной жизни поэта важно то, что перед свадьбой он обращался мыслью не к будущей своей жене, а к памяти другой, умершей женщины. Можно предполагать, по психологическим соображениям, что все три стихотворения обращены к одному лицу и в таком случае составляют превосходную лирическую трилогию» Обратим внимание на подчеркнутые мной слова «умершей женщины». Для Щеголева несомненен факт, что все три стихотворения, в том числе и «Прощание», посвящены умершей.
При изучении лирических стихотворений вообще и этой трилогии в частности на первое место встал биографический вопрос: кто была та женщина, имя которой скрыл поэт? Так возникла огромная литература о том, кого любил Пушкин и, соответственно, кому посвящал свои лирические стихотворения.
В данном случае я имею в виду не те многочисленные исследования, смысл которых сводится к установлению списка донжуанских побед и приключений Пушкина, но разыскания, связанные с болдинским лирическим циклом. При отсутствии единства в определении имени женщины, любовь к которой так красноречиво запечатлелась в болдинских стихотворениях, все пушкинисты сходятся в одном: действительно Пушкин говорит в них о большой любви, а не о мимолетном увлечении. Но, утверждают комментаторы, речь должна идти о любви не к одной, а к двух женщинам. Были названы и их имена — Елизавета Воронцова и Амалия Ризнич.
Концепция внутреннего единства болдинского лирического цикла не получила признания — решительно разрушая это единство, стихотворения стали приписывать двум женщинам: «Прощание» — Е. К. Воронцовой, «Заклинание» и «Для берегов…» — А. Ризнич. Основания? Да, собственно, никаких.
Характерный пример со стихотворением «Прощание». Б. В. Томашевский в 1925 году сообщил свое описание двух списков плана третьей части «Стихотворений» Пушкина, которую поэт готовил к изданию (вышла в 1832 г.). В бумагах обнаружились два варианта плана- первый, составленный, по мнению исследователя, весной 1830 года (дополнявшийся в сентябре 1831 года), и второй, явившийся переработкой первого (переработка производилась между 5 и 19 сентября 1831 года). В первом списке среди других названий было и такое — «К Е. У.». Во втором (в него кое-что не вошло из первого списка, кое-что добавлено) заглавия стихотворения «К Е. У.» — нет. Но есть три новых стихотворения «В последний раз» (начало первой строки «Прощания»), «Заклинание», «Для берегов чужбины». Б. В. Томашевский, говоря об изменениях во втором списке, высказывает сразу два предположения: стихотворение, обозначенное в первом списке «К Е. У.», перешло во второй под заглавием «В последний раз»; Е. У. надо расшифровать как Елизавета Воронцова. Свою мысль он изложил следующим образом: «Так, в частности, вместо «К Е. У.», читаем «В последний раз». Очевидно, стихотворение это, печатаемое под произвольным названием «Расставание», посвящалось Елизавете Воронцовой».
Доказательств исследователь не привел, да их и не может быть — с равным успехом таинственное заглавие стихотворения, текст которого нам неизвестен, можно относить к любому стихотворению второго плана, не имеющему заглавия. В частности, почему его не идентифицировать со стихотворением «Для берегов…»? За отсутствием доказательств исследователь ограничился высказанным предположением. Однако изучение списков убеждает, что, несомненно, речь идет о разных стихотворениях. В первом плане не было пи одного из трех лирических стихотворений, написанных осенью в Болдине. Во втором, который готовился после болдинской осени, они все включены и выписаны подряд, как бы составляя единый цикл, которым они в действительности и являются. Более того — они и расположены в том же строго хронологическом порядке, в каком писались: «Прощание», «Заклинание», «Для берегов чужбины».