В стихотворении «Настанет день — и миром осужденный…» (1831) демонический герой остается гордым, «чужим в родном краю», но в то же время «презренным» и «миром осужденным» за свой протест и сознающим вину («Виновный пред людьми…»), В его субъективной позиции совместились гордость одиночества, неизбежность близкой смерти, необходимость личного героизма и чувство трагической вины, за содеянное зло. Демонический протест определяет его поведение, но герой не в силах что-либо создать. Либо он разрушает до основания, и тогда появляются мрачные картины хаоса, либо он гибнет, и тогда все остается, как прежде. Единственная надежда заключена опять-таки в идеальном мире («Иная есть страна, где предрассудки Любви не охладят, Где не отнимет счастья из шутки, Как здесь, у брата брат»). Однако вера не отменяет демонизма:
Но если, если над моим позором
Смеяться станешь ты
И возмутишь неправедным укором
И речью клеветы
Обиженную тень,
не жди пощады
Демон у Пушкина потому и является демоном, что осуществляет мировое зло в его самом непосредственном и беспощадном проявлении. Юный Лермонтов избирает иную позицию. Он уже не может свободно и отважно, как Пушкин, отвергнуть искушения злого духа. В стихотворении «Мой демон» изгнанник рая обретает черты романтического скитальца, отвергнутого землей и небесами. Личный произвол — норма его поведения. Он уже наделен сильной волей, одинок, могуч, по и «упал». В этом раздвоении демона — страдающего и страшного, могучего и нравственно порочного — заключается самая суть образа. Лермонтовский герой готов принять демоническую позицию гордого отрицанья и одновременно отрекается от нее. Лермонтов анализирует собственное сознание, поставившее его па грань выбора — или прокламирование добра без надежды на блаженство и без веры в него, или месть за поругание добра ценой злодейства и измены идеалам. Эта трагическая коллизия разыгрывается перед лицом мира, перед всей вселенной. И всюду герой оказывается гордым и одиноким страдальцем, трагической личностью. Раннее стихотворение «Мой демон» (1829) Лермонтов заканчивает словами:
И звук высоких ощущений
Он давит голосом страстей,
И муза кротких вдохновений
Страшится наземных очей.
Юный поэт остро чувствует противоположность между ангельским и демоническим началами. Его чистой душе, как и «музе кротких вдохновений», страшна встреча с демоном. Но уже в более позднем стихотворении «Мой демон» (1830-1831) этот мотив устранен. Демонизм сросся с душой поэта, хотя и не одолел ее:
И гордый демон не отстанет,
Пока живу я, от меня…
«Образ совершенства» мерцает в сознании вследствие искушения демона:
Покажет образ совершенства
И вдруг отнимет навсегда
И, дав предчувствия блаженства,
Не даст мне счастья никогда.
Так идеал оказывается всего лишь мрачной шуткой духа зла, озаряющего мятежный ум «лучом чудесного огня», но тут же отнимающего всякую веру и обрекающего героя на страдание. Смысл демонизма — в крушении любых иллюзий, в скептической трезвости взгляда на жизнь, в беспощадном обнажении ее противоречий. Но принятие демонизма так же невозможно, как невозможно его полное преодоление. Анализ этих противоречий дан в одном из самых откровенных стихотворений Лермонтова — философском монологе «1831-го июня 11 дня».
Извилистый, но глубоко продуманный ход мысли вводит в духовную лабораторию Лермонтова. Первые три строфы целиком посвящены страстному желанию блаженства, чистым идеалам, возникшим в душе поэта «с детских лет», следующие одиннадцать строф раздумьям о земной жизни, о собственном бессмертии, о любви, о земном счастье, об одиночестве и грядущей жизни, о тоске сердца, о превратностях мнений толпы. Герой то уверен в бессмертии, то сомневается в будущей судьбе. В людском мире все чувства извращены, а герой-носитель подлинно человеческих идеалов — не может примириться с толпой. Пятнадцатая строфа подытоживает земной путь героя:
Под ношей бытия не устает
И не хладеет гордая душа;
Судьба ее так скоро не убьет,
А лишь взбунтует; мщением дыша
Против непобедимой, много зла
Она свершить готова, хоть могла
Составить счастье тысячи людей:
С такой душой ты бог или злодей…
Далее в восьми строфах идет речь о минутах счастья, испытанных героем, о знаках небес, видимых им в живых явлениях природы, о жизненной позиции в борьбе с судьбой. Все эти темы уже означены в 15-й строфе и естественно развиваются в последующих. Мысль о желании действовать, о деятельной душе вновь возвращает героя к земной жизни и собственной судьбе. Демонические настроения, выраженные в пятнадцатой строфе, сами по себе проблематичны: душа героя еще не взбунтовалась, но уже «свершить готова» «много зла». В 24-й строфе это состояние расшифровывается как привычное («Я к состоянью этому привык…»):
Есть время — леденеет быстрый ум;
Есть сумерки души, когда предмет
Желаний мрачен: усыпленье дум;
Меж радостью и горем полусвет;
Душа сама собою стеснена,
Жизнь ненавистна, но и смерть страшна.
Находишь корень мук в себе самом,
И небо обвинить нельзя ни в чем.