В своем журнале Печорин неоднократно говорит о собственной двойственности. Много исследователей истолковывают ее как следствие столкновенья естественного начала с началом социальным. Например, в известном исследовании Е. Н. Михайловой говорится: «»Два человека», присутствие которых ощущает в себе Печорин, — это не только человек мыслящий и человек деятельный: вместе с тем один из них — это «естественный», потенциальный, возможный человек, и другой — человек в самом деле деятельный, детерминированный обществом. Осуждая другого, Лермонтов целиком на стороне первого».
Следует учесть, что Лермонтов довольно критически относится к идее «естественного человека» в духе Ж.-Ж. Руссо. Он не идеализирует горцев, показывает невозможность «исцеления» испорченного цивилизацией героя путем приобщения его к естественному состоянию человека благодаря любви к «дикарке». «Естественное» начало у Печорина нужно понимать как общечеловеческое, родительное, что отвечает настоящей природе человека (в отличие от конкретно-исторического, социального и т.п.).
Исследуя в Печорине прежде всего «внутреннего человека», Лермонтов отображает как сознание, так и самосознание героя. От своего предшественника Онегина Печорин отличается не только темпераментом, глубиной мысли и чувства, -силой воли, но и степенью самоосознанности, своего отношения к миру. Печорин большей мерой, чем Онегин, мыслитель, идеолог. Он органически философичный, и в этом смысле в самом деле является героем своего времени, которое Белинский назовет «столетием духа, который философствует».
Однако напряженные раздумья Печорина, его постоянный анализ и самоанализ своим значением выходят за пределы эпохи, которая породила его, имеют общечеловеческое значение. Ведь без постоянного самоанализа и саморапортования нет ни настоящей свободы выбора, ни настоящей свободы действия. Впервые в русской литературе показан герой, который прямо ставит перед собой главнейшие, «последние» вопросы человеческого бытия — цель и смысл жизни человека, его назначение. В ночь перед дуэлью с Грушницким он раздумывает: «Перебираю в памяти все мое прошлое и спрашиваю себя невольно: зачем я жил? Для какой цели я родился?.. А в самом деле она существовала, и в самом деле, судилось мне назначение высокое, так как я чувствую в душе моей силы; но я не угадал этого назначения, я пришел в восхищение приманками страстей пустых и неблагодарных; из горна их я вышел твердый и холодный, будто железо, но потерял навеки запал благородных порывов, лучшие годы жизни». Целью своей жизни Печорин ставит осмысление природы и возможностей человека. Отсюда его активность, беспрерывная цепь психологических и нравственно-философских экспериментов над собой и другими. Он старается подчинить людей своей власти, понять скрытые причины их поступков и одновременно своим поведением самоутвердиться как личность, которой судилось «предназначение высокое».
Предусматривая и создавая нужные ему ситуации, Печорин будто перенимает функции провидца, подвергает испытанию, насколько свободный или невольный в своих поступках человек. Он не только сам вконец активный, но и хочет побуждать к активности других, подтолкнуть их к внутренне свободным, а не шаблонным, ограниченным предрассудками действиям. За ролью, за обычной маской Печорин стремится рассмотреть лицо человека, его сущность. И здесь им часто руководит не только жажда знаний, желание сорвать все внешнее, узнать, «кто есть кто», но и не менее страстная надежда открыть, вызвать к жизни «в человеке человека».
Он последовательно разоблачает Грушницкого, срывает с него «взятую напрокат» трагическую маску, ставит в реальную трагическую ситуацию, чтобы «докопаться» к его душевному ядру, разбудить в нем человеческое начало. При этом Печорин не дает себе никаких преимуществ в жизненных «сюжетах», которые сам организовывает, что требует от него, как и от его «партнеров», максимального напряжения душевных и физических сил. В дуэли с Грушницким он нарочно ставит себя в более сложные и опасные условия: «Я решился предоставить все выгоды Грушницкому; я хотел подвергнуть испытанию его; в душе его могла проснуться искра великодушия, и тогда все возвратилось бы к лучшему…». Ставя человека в экстремальные ситуации, Печорин не вмешивается в принятие им решения, давая возможность сделать свой собственный моральный выбор, но при этом надеясь на «лучший» результат: «Я с трепетом ждал ответ Грушницкого… Если бы Грушницкий не согласился, я бросился бы его обнимать».
Вместе с тем, считая свое независимое «я» высочайшей ценностью и отстаивая собственную свободу, Печорин нередко переступает границу, которая отделяет добро от зла. Он меняет эти понятия местами, отталкиваясь не от существующей морали, а от своих представлений (хотя, по убеждениям героя, в современном обществе оба понятия давно потеряли свою определенность). Это смешение добра и зла предоставляет Печорину демонических черт, особенно в отношениях с женщинами. Он безжалостно разрушает иллюзии, надежды и идеалы. Понимая призрачность счастья как личного благополучия в обществе общего неблагополучия, отказываясь от него сам, Печорин разрушает надежду к счастью и у других. Примером может стать его роман с княжной Мэри, который обернулся безжалостным экспериментом над юной наивной девушкой, которая за короткий срок познала всю жестокость жизни. После мучительных уроков Печорина его уже не будут привлекать блестящие Грушницкие, покажутся сомнительными каноны обычной жизни. Это не оправдывает Печорина, но пережитые страдания ставят Мэри значительно выше беззаботно счастливых ее сверстниц.
Особенно большая вина Печорина в истории Белы. Естественное, гармоничное существо, насильно вырванная с обычной среды, становится жертвой произвола Печорина. Подвергнувшись мгновенному порыву, Печорин не задумывается над тем, чем обернется его прихоть для горянки. Способность поставить на карту все свое будущее и в случае неудачи отправиться навстречу смерти, под пули, едва ли могут оправдать его.
Беда и вина Печорина в том, что его воля переходит в ничем не ограниченный индивидуализм. В героическом противостоянии действительности он выходит из своего «я» как единственной опоры в этой неравной схватке. Индивидуализм становится основой его отношения к миру, краеугольным камнем философии, главным стимулом и критерием его поведения; этим объясняется отношение Печорина к окружению как к средству удовлетворения нужд своего ненасытного сердца и еще более ненасытного ума, которые жадно вбирают радости и страдание людей. Вместе с тем, вопреки собственному индивидуалистическому кредо, Печорин испытывает потребность в других людях, его тянет к общению, им руководит огромный интерес к человеку. Когда он, утверждая свою философию, порывает с людьми, когда в нем гаснет любопытство к человеку («Максим Максимович») — герою остается только умереть.