Понимая, что душевная боль его героя во многом уже зависит от того, что он стал томиться бездельем, не умея и не желая посвятить себя военной или чиновничьей службе или помещичьей деятельности, Пушкин не считает возможным (ни применительно к себе, ни к Онегину) говорить об открывшемся исторически новом пути для передовой дворянской молодежи — пути борьбы и протеста.
Нельзя забывать, что в пору своих бесед с Онегиным- весной 1819 года — Пушкин хорошо знал об этом пути. Его убеждения были тогда определенны и лишены неясности. К тому времени он написал оду «Вольность», в которой воспевал свободу и поражал порок на тронах. В послании «К Чаадаеву» поэт выразил думы и чаяния молодого поколения, ненавидевшего русское самовластие. Эти юноши гордо говорили о себе: «Отчизны внемлем призыванье». Им и Пушкину была ясна цель: «Мой друг, отчизне посвятим Души прекрасные порывы».
Так было в 1819 году, то есть во время описанных в романе встреч поэта с Онегиным. А когда писались первые главы романа, Пушкин уже разочаровался в своих былых идеалах. В 1824 году он обратился к Чаадаеву с новым посланием, в котором открыто пересматривал свои взгляды, выраженные в послании 1818 года.
Идейный кризис, пережитый Пушкиным, не позволял ему придать убеждениям Онегина и своим разговорам с ним общественную и политическую определенность. Потому оказались выброшенными из первой главы стихи, характеризовавшие политические интересы Онегина (его споры о «Байроне, о Манюэле», «о карбонарах» и т. д.). Потому нет намеков па идейную позицию Каверина. Потому, наконец, и это самое главное, Пушкин, вопреки истории, правде событий, отказался от точной характеристики собственных убеждений. И о себе Пушкин говорит так же неопределенно, как об Онегине: «Условий света свергнув бремя, Как он. . .», «Я был озлоблен…», «Страстей игру мы знали оба; Томила жизнь обоих нас…», «Обоих ожидала злоба Слепой Фортуны и людей…» Это не только неопределенная, по и заведомо неверная самооценка- поэт свои сомнения эпохи 1823 года переносит на Пушкина 1819 года, действующее лицо романа.
Потому и в характеристике убеждений Онегина поэт остановился на полпути, подчеркнув лишь равнодушие героя к тем благам жизни, которые ему предоставлял его класс, к его идеалу человеческого счастья. Онегин дан в канун значительных исторических событий, которые могли переменить и его судьбу. Бегло рассказав предысторию героя, Пушкин оторвал Онегина от Петербурга, от света и отправил в деревню выполнять обязанности помещика, которые неожиданно свалились на него. Дальше герой должен был жить вровень с бурно развивавшимися политическими событиями. Пушкин чувствовал себя летописцем современности; остановив духовное развитие Онегина на полпути, он верил, что жизнь допишет историю Онегина. Но историю Онегина дописать не удалось — страшное поражение восстания потрясло Россию. Поэтому в романе о современности должно было восстановить историческую правду о декабристах. Так появились лирические строфы восьмой главы.
В 1830 году Пушкин с высот исторического опыта взирает на начало своей жизни, вспоминает, как почти двадцать лет назад поэзия озарила его жизнь новым светом. Сначала он воспел «детские веселья», затем «И славу нашей старины, И сердца трепетные сны». По окончании лицея поэт оказался в кругу передовой молодежи Петербурга: «Я Музу резвую привел На шум пиров и буйных споров.. .», «И молодежь минувших дней За нею буйно волочилась…» Что было, то было, и Пушкин счастлив, что жизнь его с юности оказалась слитой с историей, с передовым политическим движением: «А я гордился меж друзей Подругой ветреной моей».
Осторожно, скупо, лаконично рассказывает Пушкин о себе и своей жизни в годы создания романа, о времени до того, как «грянул гром», и после, когда «вдруг изменилось все кругом». Время это — подготовка и крушение дворянской революции. О той же эпохе в десятой главе сказано определеннее, но стремление сберечь от жандармских глаз заветное не должно мешать нашему пониманию замысла. Лирический рассказ о мятежной юности автора-поэта — это уже история, рассказанная осенью 1330 года. Но вне истории нельзя было решать судьбу Онегина. А осознание и оценка прошлого с позиций историзма после 14 декабря 1825 года являлись жизненной необходимостью.
Революция, подготовленная декабристами, не привела к счастью и свету: одни ее участники попали на эшафот, другие — в «каторжные норы» Сибири. Но декабризм воспитал настоящих, чуждых индивидуализму людей. Рожденные в среде «палачества и раболепия», они отважно выступили против деспотизма самодержавия и крепостного права. Декабристский идеал человека выковывался в трудной борьбе, исполненной героического и самоотверженного желания хоть гибелью своей послужить народу.
Рылеев пророчески писал: «Известно мне: погибель ждет Того, кто первый восстает На утешителей парода, — Судьба меня уж обрекла. Но где, скажи, когда была Без жертв искуплена свобода?» История позволила Пушкину сделать важное извлечение: готовность жертвовать собой во имя высокой цели, осуществление которой не дано увидеть, духовно преображала человека. Он оказывался способным преодолевать покорность судьбе, доводы здравого и трезвого рассудка и страх; он обретал нравственную свободу в рабской стране. Исторический и нравственный опыт декабристов помог Пушкину в 1830 годах определить свой идеал человека.
Невозможность показа дальнейшей эволюции Онегина (Пушкин до конца двадцатых годов не знал, куда же вести своего героя, если декабристом он не мог быть) тяготила поэта. Только осенью 1830 года, когда начинался новый этап творчества и получали художественное выражение новые идеалы, Пушкин наконец-то нашел выход. Окончание «Евгения Онегина» можно без преувеличения назвать творческим подвигом поэта. Сняв проблему политическую (поскольку в ту эпоху, после разгрома декабристов и в годы начавшегося кризиса идеологии дворянской революционности совершенно не был ясен путь политической борьбы с самодержавно-крепостническим строем), Пушкин показал нравственное возрождение личности Онегина через любовь.