«Что такое гармония? — пишет Блок в статье о Пушкине и назначении поэта. — Гармония есть согласие мировых сил, порядок мировой жизни. Порядок — космос…». И только космос, возникающий из гармонии, может охватить множество миров творчества, как это было у Пушкина. Значение Пушкина состоит, прежде всего, в том, что благодаря его трудам «литература стала серьезным, ответственным делом», «убежищем и органом мыслящих людей», как пишет об этом историк В. О. Ключевский. Размышляя о роли Пушкина в нашей жизни, А. Т. Твардовский как бы между прочим отметил едва ли не самую важную особенность нашего восприятия его творчества: «Если Пушкин приходит к нам с детства, то мы по-настоящему приходим к нему лишь с годами…»
Творчество Пушкина отличается необычайной сложностью. Но он сам никогда не стремился к сложности; напротив, его идеалом была простота, внушаемая любовью и духовной свободой: «Любовь и тайная свобода внушили сердцу гимн простой».
В художественном космосе Пушкина («множество миров») есть свой строй и порядок, своя система; и нем есть некая высшая, творческая закономерность («единство замысла»), которую и сам поэт постигал постепенно, как свою собственную судьбу.
Художественная цель Пушкина была соприродна тайнам творчества. Глубокой верой в русскую поэзию проникнуты самые личные его признания в стихотворении о «памятнике»: «Слух обо мне пройдет по всей Руси великой и назовет меня всяк сущий в ней язык…». О памятнике Пушкину, установленном в Москве в 1880 году, замечательно сказал И. С. Тургенев: «Будем надеяться, что всякий наш потомок, с любовью остановившийся перед изваянием Пушкина и понимающий значение этой любви, тем самым докажет, что он, подобно Пушкину, стал более русским и более образованным, более свободным человеком»
В памятнике Пушкина есть высокая нравственная сила. В этом нет никакого сомнения. Но когда Пушкин говорил: «Я памятник себе воздвиг нерукотворный», он имел ввиду не изваяние — «медный лик» — а память, которая живет в слове, в языке народа, в поэзии, где ничто и никогда не может отлучить Эхо от Мнемозины, «богини памяти строгой».
Только эта бездна звездна,
Только в пей светло.
И лишь с годами мы начинаем понимать значение «строгой памяти» по отношению к Пушкину, а значит и по отношению ко всей нашей жизни, природе и истории.
На глазах Пушкина творилась и бурно притекала русская и мировая история. Он не мог не задаваться Вопросами о происхождении, причинах и ходе исторических событий — и природное влечение пытливого ума к постижению истории человечества естественно углублялось и приобрело очень рано определенные формы, где интересы исследовательские, политические и художественные сливались в одно целое.
Выход в свет, в 1818 г., первых восьми томов «Истории государства Российского» Карамзина дал мощный толчок развитию исторических интересов Пушкина. Отражения «Истории», «с жадностью и со вниманием» прочитанной им тотчас по выходе, мы видим в последних песнях «Руслана и Людмилы» — особенно в описании борьбы киевлян с печенегами в шестой песне ПОЭМЫ (стихи 244—320 и др.), писавшейся в 1819—1820 гг. Позднее, уже в южной ссылке, живя в Кишиневе в близком знакомстве с поэтом, историком и политическим деятелем В. Ф. Раневским, бывая в Каменке и Тульчине, центрах Южного тайного общества, находясь в постоянном общении со многими его членами будущими декабристами, Пушкин вновь и вновь, следуя споим историческим интересам и размышлениям, влиянию декабристской идеологии, обращался к темам из русской истории.
Декабристы искали в прошлом утерянные идеалы русской вольности и аналогии своим стремлениям — Пушкин отозвался эпилогом К «Кавказскому пленнику», попытками обработать тему о Вадиме Новгородском, замыслом поэмы о Мстиславе и Илье Муромце, «Песнью о вещем Олеге». Эта творческая линия была, однако, заслонена на время другой, в ту пору литературно более действенной, линией субъективно-романтической лирической поэмы, самые характерные воплощения которой были даны Пушкиным в «Кавказском пленнике» и «Бахчисарайском фонтане». Но интерес его к русской истории продолжал развиваться своим путем. Под влиянием декабристских идей, под влиянием нарастания революционного движения в России и на Западе, заставлявших всматриваться в закономерности исторических процессов и искать в недалеком прошлом корней современности, Пушкин обращался к рассмотрению русской истории XVIII в.
Результатом этого являются известные исторические заметки, датированные 2 августа 1822 г., — самая резкая, почти памфлетная характеристика деятельности государей XVIII в., преемников Петра I, в особенности Екатерины II. Эти размышления вели естественно к личности и политической деятельности Петра, своей, по выражению Пушкина, «революцией» давшего новое направление русской истории вплоть до начала XIX в. Краткими, но сильными и резкими чертами рисует здесь Пушкин Петра — «сильного человека» «необыкновенной души», «северного исполина», вдохновенного строителя «государства преобразованного», а вместе с тем и деспота, вокруг которого царствовало «всеобщее рабство», «все дрожало, все безмолвно повиновалось». «Петр I, — заключал свое рассуждение поэт, — не страшился народной свободы, неминуемого следствия просвещения, ибо доверял своему могуществу и презирал человечество, может быть, более, чем Наполеон». В этих сжатых, словно вырезанных на меди формулах содержится уже — в эмбриональном виде — позднейший двойственный, а точнее, двусторонний взгляд Пушкина на личность и деятельность Петра, нашедший свое полное выражение в его «Истории» и особенно в «Медном Всаднике».
Не имеют значения для истории создания «Полтавы» и приложенные к изданию «Войнаровского» Рылеева (1825) жизнеописания Мазепы (составленное А. О. Корниловичем) и Войнаровского (составленное А. А. Бестужевым). Важность, придававшаяся им, например В. В. Сиповским, является плодом недоразумения: обе статьи основаны всецело на тех же источниках, что и «Полтава», и более всего — на книге Бантыша-Каменского, и не представляют ничего самостоятельного, в особенности биография Мазепы.
Но один из иностранных источников необходимо должен быть указан. Это — книга Шарля-Луи Лезюра «История казачества». Не говоря уже о том, что вторая часть ее (именно нас интересующая) сохранилась в библиотеке Пушкина (№ 1095 по описанию Б. Л. Модзалевского), некоторые детали ее показывают, что она, несомненно, была известна Пушкину и использована им при создании «Полтавы». Так, в примечании к поэме (п. I, ст. 191) Пушкин указывает как на одну из причин недовольства Украины на то, что «20 000 казаков было послано в Лифляндию». О посылке украинских войск на балтийский театр войны, говорят многие историки Украины, между прочим и Бантыш-Каменский; но по их данным нет возможности определить общее число казаков, посылавшихся в разное время и мелкими отрядами; общую цифру дает лишь Лезюр:
«Двадцать тысяч казаков были призваны в русскую армию с первой же кампании».
Характеристика Мазепы и его тайной изменнической деятельности основана у Лезюра главным образом на словах Феофана Прокоповича в его «Истории Петра» и на материалах Голикова; но она изложена так ярко и выпукло, ее выражения так близко напоминают ряд мест «Полтавы», что именно здесь, у Лезюра, нужно видеть ближайший источник Пушкина, а не в Феофане или в пересказывающих его Голикове и Бантыше-Каменском.