Условием понимания философско-исторического и нравственно-политического содержания поэмы «Медный всадник» является рассмотрение ее как этапа идейного и художественного развития Пушкина, внутренне подготовленного предшествовавшим творчеством и самостоятельным изучением истории. Но формирование замысла и его воплощение часто обусловливаются теми или иными конкретными, частными обстоятельствами и событиями жизни писателя. Таким событием, ускорившим и написание поэмы «Медный всадник» и процесс кристаллизации ее образной системы, явилось знакомство Пушкина с циклом стихотворений Мицкевича о России и Петербурге, опубликованным в январе 1832 года в Париже в отдельном издании поэмы «Дзяды» (этот цикл под названием «Отрывок» был помещен в конце книги, после третьей части поэмы). Томик с поэмой Мицкевича Пушкину привез из Парижа Соболевский в июле 1833 года. С ним он и ознакомился в Болдине осенью того же года.
Впервые па связь «Отрывка» Мицкевича и поэмы «Медный всадник» указал польский ученый — В. Д. Спасович, написавший в 1887 году статью «Пушкин и Мицкевич у памятника Петру Великому». Позже об этом писал профессор И. Третьяк, издавший в 1906 году книгу «Мицкевич и Пушкин». Произведя сопоставление текста и установив близость многих стихов пушкинской поэмы с «Отрывком» Мицкевича, эти исследователи сделали вывод: Мицкевич повлиял на Пушкина. К тому же, говорили они, Пушкин отвечал па обвинения, выдвинутые против него польским поэтом.
Мысль о влиянии Мицкевича на Пушкина вообще, а не только на создание «Медного всадника», особенно категорически и бездоказательно, без учета реальной истории создания рассматриваемых пушкинских произведений, была высказана И. Третьяком. Она встретила решительное возражение ряда ученых. Постепенно проблема приобрела частный, текстологический характер и стала достоянием текстологов и комментаторов. При дальнейшем изучении «Медного всадника» о влиянии Мицкевича не говорили, заодно исключив и саму проблему — каково же было отношение Пушкина к «Отрывку» Мицкевича, когда он писал свою поэму, есть ли связь между произведениями о Петербурге польского и русского поэтов?
Идею о пушкинском «ответе» на упреки Мицкевича и зависимости «Медного всадника» от стихов польского поэта о Петербурге поддержал В. Брюсов: «Целый ряд стихов «Медного всадника» оказывается то распространением стихов Мицкевича, то как бы ответом па них. Мицкевич изобразил северную столицу слишком мрачными красками; Пушкин ответил апологией Петербурга. Сопоставляя «Медного всадника» с сатирою Мицкевича «Олешкевич», видим, что он имеет с ней общую тему — наводнение 1824 года, и общую мысль: что за проступки правителей несут наказание слабые и невинные подданные». Еще большее сходство, продолжает Брюсов, «Медного всадника» со стихотворением, также входящим в состав «Отрывка», «Памятник Петру Великому», где изображен Пушкин, который, по воле Мицкевича, «клеймит памятник названием «каскад тиранства»; в «Медном всаднике» герой повести клянет тот же памятник».
Ответ Пушкина Мицкевичу, по убеждению И. Третьяка, носит идейный характер. Излагая точку зрения исследователя, Брюсов пишет: «В сатирах Мицкевича Пушкин услышал обвинение в измене тем «вольнолюбивым» идеалам молодости, которыми он когда-то делился с польским поэтом».
Это «два параллельных замысла, самостоятельно возникших и развившихся в творческом сознании каждого из поэтов. Но истоки этих двух, во многом и многом схожих между собою замыслов, как мне представляется, — общие, восходят к периоду тесного общения между собой Мицкевича и Пушкина»
Итак, цикл стихотворений Мицкевича и поэма Пушкина — произведения самостоятельные, и никакой прямой связи между ними нет. Но, оказывается, можно установить особого рода соотношение между ними. Какое же? «Противостоя друг другу в понимании значения петровских реформ, сближаясь в «чистых мечтах» о солнце свободы и ниспровержении самовластья, великие создания польского и русского поэтического гения — цикл стихов Мицкевича о России и «Медный всадник» Пушкина замечательно восполняют собой одно другое».
Как же понимается это восполнение? «Медный всадник»—»гениальное выражение глубоко исторического мышления русского поэта. Польским поэтом с исключительной энергией негодования и ненависти развито то, что у Пушкина звучит гораздо приглушеннее, — отрицание действительно самой реакционной в ту пору силы в Европе — российского самодержавия».
Полагая, что «Памятник Петру Великому» Мицкевича и «Медный всадник» сближает общая мысль — «европейский индивидуализм вступает в борьбу с азиатской идеей государства в России», Третьяк указывает на различие решений этой борьбы: польский поэт предсказывает победу индивидуализма, русский — его полное поражение. Но, продолжает он, подобное решение Пушкина было вынужденным. Профессор своими словами излагает этот «пушкинский» ответ: «Правда, я был и остаюсь провозвестником свободы, врагом тирании, но не явился ли бы я сумасшедшим, выступая на открытую борьбу с последней? Желая жить в России, необходимо подчиниться всемогущей идее государства, иначе она будет меня преследовать, как безумного Евгения».
Такая расшифровка «ответа» Пушкина решительно отвергается В. Брюсовым. Он признает, что ««Медный всадник», действительно, ответ Пушкина на упреки Мицкевича в измене «вольнолюбивым» идеалам юности», но толкует пушкинскую мысль совершенно иначе: «Да, — как бы говорит Пушкин, — я не верю больше в борьбу с деспотизмом силами стихийного мятежа: я вижу всю его бесплодность. Но я не изменил высоким идеалам свободы. Я по-прежнему уверен, что не вечен «кумир с медною главою», как ни ужасен он в окрестной мгле, как ни вознесен он «в неколебимой вышине». Свобода возникнет в глубинах человеческого духа, и «огражденная скала» должна будет опустеть».
В последующем изучении «Медного всадника» идея «ответа» Пушкина на упреки Мицкевича не получила ни признания, ни опровержения — о ней просто долгое время не вспоминали. Но в 1956 году проблема взаимоотношений двух поэтов вновь была поставлена в статье Д. Д. Благого «Мицкевич и Пушкин». Ученый предложил новое решение вопроса о зависимости «Медного всадника» от «Отрывка». Он утверждал, что между ними «не не может быть принята . Она не соответствует содержанию «Медного всадника» и полностью игнорирует действительные и реальные факты открытой и подчеркнутой Пушкиным полемики с Мицкевичем. Весь вопрос только в том — как понимать эту полемику.
Сопоставление «Отрывка» Мицкевича и «Медного всадника» наглядно и убедительно свидетельствует, что цикл стихов польского поэта о России произвел на Пушкина большое впечатление: Нет нужды приводить примеры тематической и лексической близости — это уже делалось многократно разными учеными. Суть в другом Мицкевич поднял ряд больших и крайне важных для Пушкина вопросов: о путях исторического развития России, о месте России в ряду европейских стран, о роли Петра и содержании и смысле петровского периода русской истории, о русском народе и его судьбе, о русском самодержавии и об отношении к нему, о свободе и методах борьбы за ее торжество и т. д. И не только поднял, но и предложил свои решения, согласиться с которыми Пушкин не мог. Так перед поэтом возникла реальная необходимость оспорить идейную позицию Мицкевича.
В то же время некоторые факты свидетельствуют, что одно стихотворение Мицкевича — «Русским друзьям» — возбудило у Пушкина желание ответить на обвинение. Так возникло стихотворение «Он между нами жил…», над которым поэт работал уже после окончания «Медного всадника», в 1834 году. Обвинив «некоторых друзей» в измене прежним вольнолюбивым идеалам, упрекнув кого-то в том, что, «Деспота воспев подкупленным пером, Позорно предает былых друзей злословью», Мицкевич предупреждал: «Слезами родины пускай язвит мой стих, Пусть, разъедая, жжет — не вас, но цепи ваши».
В своем «ответе» Пушкин с любовью вспоминает о встречах с Мицкевичем в России в 1826—1829 годах: «Он между нами жил, Средь племени ему чужого, злобы В душе своей к нам не питал, и мы Его любили». Это было время взаимопонимания и дружбы. Мицкевич высказывал русским друзьям заветную мечту о «временах грядущих, Когда народы, распри позабыв, В великую семью соединятся». Речи поэта, по словам Пушкина, «жадно слушали». Но вот настал час разлуки, и поэта «благословеньем» проводили русские друзья. Прошло несколько лет, и многое изменилось: «теперь Наш мирный гость нам стал врагом — и ядом Стихи свои, в угоду черни буйной, Он нагояет». Это признание очень важно: в нем отчетливо выражается пушкинское отношение к стихотворениям «Отрывка» — их автор «нам стал врагом». Оттого Пушкин и счел нужным оспорить политическую и историческую концепцию Мицкевича, запечатленную в «Отрывке». А от намерения отвечать на «обвинения Мицкевича» в личном плане Пушкин отказался — стихотворение осталось незавершенным. Но знаменательны его последние строки: «Издали до нас
Доходит голос злобного поэта,
Знакомый голос! боже! Освяти
В нем сердце правдою твоей и миром».