Я озаглавила свое сочинение перефразировкой строк Маяковского: «Коммунизм — это молодость мира! / И его возводить — молодым!». Маяковский был весь устремлен в будущее, отсюда и увлечение футуризмом. Совсем не удивительно, что еще в юношеские годы он примыкает к «строителям будущего мира». Во многом на это увлечение повлияла его дружба с Давидом Бурлюком, создавшим литературно-художественную группу футуристов «Ги- лея». Маяковский постоянно принимал участие в диспутах о новом искусстве, выставках и вечерах, проводившихся радикальными объединениями художников-авангардистов. Сам Маяковский только из-за участия в движении футуристов не получил диплом профессионального художника.
Стихи Маяковского были впервые опубликованы в 1912 году в альманахе группы «Гилея» под общим названием «Пощечина общественному вкусу». Там же был помещен издевательский «манифест», подписанный Маяковским, В. Хлебниковым, А. Крученых и Д. Бурлюком. Футуристы громко порывали с традициями русской классики, требовали создания нового языка и литературы, а также новой этики межчеловеческих отношений.
Собственно говоря, это было не очень ново. Почти тем же были озабочены в свое время символисты и акмеисты. Но все были по- своему правы: советский «новояз» появился, пролеткультовцы «сбросили классику с корабля истории», а новая этика межчеловеческих отношений породила разврат, доносительство, подозрительность и бескультурье в обществе.
Абсолютным новшеством стало «графическое оформление» поэзии Маяковского, которая как бы сохраняла связь с изобразительным искусством (запись «столбиком», «лесенкой»). Это было, что называется, «попадание в точку». Во-первых, полуграмотным красноармейцам проще было разбирать такие строки, во-вторых, для грамотных людей такая запись предполагала дополнительное, чисто зрительное, впечатление, производимое стихотворной страницей. Вот именно это и соответствовало эпохе.
Дореволюционная поэзия Владимира Маяковского наполнена бунтом против всего мироздания в целом. Социальные контрасты современной урбанистической цивилизации должны были, по мнению футуристов, стереться в Городе будущего, где все равны и свободны. Традиционные взгляды на прекрасное и поэзию — прах и тлен. Вера — наркотический бред и утешение для слабаков. Бог- мишень для богохульства, его давно «арканом в небе поймали» футуристы, не то что взяли за бороду.
«Я» — «эго» — центр мироздания, а кто всех сильней — тот и бог. Язык — не орудие, а оружие против несогласных. Стилистика улицы входит на страницы поэтических изданий изломанным стихом: «любовь на скрипки ложите». Водопроводно-кастрюльный грохот- это «ноктюрн на флейте водосточных труб». Но при этом сам эгофутурист на сцену выходит в блузе с большим бантом, словно единственный романтик, нежный и страдающий. А его лирический герой, эпатирующий обывателя резкостью, ломкой языка и внешним видом, остается все же романтиком, одиноким, нежным, страдающим, чувствующим ценность «мельчайшей пылинки живого».
Это был своеобразный стихотворно-эстрадный «регтайм», предвозвестник стихотворно-эстрадного «джаза» 60-х годов. Строка, как рубленная топором, «рваный» ритм и такой же прыгающий синтаксис, порой без знаков пунктуации. Амикошонское заигрывание с читателем или слушателем: «…вам ли, любящим баб да блюда, жизнь отдавать в угоду?»
Фигура поэта-громовержца, «здоровенного, с шагом сажень- им», с зычным голосом и жгучим взором сама являла собой подобие языческого божества-громовержца. Молодость, красота, высота, сила — лучшей рекламы для счастливого, светлого будущего- «футурума» и не придумать. Перед таким напором разве устоять: Я, чувствуя платья зовущие лапы,
в глаза им улыбку протиснул; пугая
ударами в жесть, хохотали арапы,
над лбом расцветивши крыло попугая.
Маяковскому незачем было принимать большевистскую революцию, он сам был их революцией. Он жаждал кровавого возмездия за всех оскорбленных и униженных «старым миром». Позицию футуристов в искусстве Маяковский утверждает как прямую апологию, оправдание теории и практики большевиков и пролетариата. Маяковский организует в 1918 году группу «Комфут» — «коммунистический футуризм». И тем самым подчеркивает верность партии и правительству большевиков.
Он держит себя как проповедник и глашатай нового вероучения. «Левый фронт искусств» выплескивается даже за границу Страны Советов. Но признают Маяковского и восхищаются им только левые экстремисты. Бертольд Брехт в Германии делает перевод «Левого марша», который почти на полвека становится гимном молодых немецкий коммунистов с грозным окриком: «Кто там шагает правой?.. Левой! Левой!»
Маяковский считал себя бойцом революции и был им, утверждая, что стихи пишутся по «социальному заказу». Он всегда был там, где «нужно» стране и партии.
«Коммуно-эгофутуристу» Маяковскому действительно подходит образ изувера-фанатика, который мог крушить всех и вся в религиозных битвах. Но в эпоху мирного строительства зачинщики- разрушители уже не нужны, как отпала в свое время нужда в штурмовиках Гитлера и хунвейбинах Мао. Да и возраст подводил к концу «спортивно-эстрадной» карьеры. И тогда, я думаю, Маяковский решил уйти из жизни молодым, чтобы навсегда остаться в истории трибуном в толпе, поэтом на сцене и вечным воином, «к штыку приравнявшим перо».
