Город и городской пейзаж часто становятся самыми главными и самыми побудительными мотивами в творчестве. Мы знаем, сколько вдохновения подарил Витебск художнику Марку Шагалу на протяжении всего творческого пути. Первым родным городом для Осипа Эмильевича Мандельштама была Варшава, точнее ее пригород Прага, где селились ортодоксальные еврейские торговцы. В раннем детстве перед глазами будущего поэта чередуются Павловск близ Петербурга, затем сам Петербург. И повсюду вокруг- районы ремесленников и торговцев, с узкими каналами и такими же узкими улочками, торговыми рядами, лавочками, синагогами и церквами.
Но по-настоящему родным для Мандельштама стал все-таки Петербург, именно его поэт «считал чем-то священным и праздничным». Петербург еще и колыбель всех русских революций. Не обошло революционное влияние и юного Мандельштама: «Мальчики девятьсот пятого года шли в революцию с тем же чувством, с какими Николенька Ростов шел в гусары».
Вместе с тем петербургская тема в русской поэзии всегда неразрывно связана с именем А. С. Пушкина. А. А. Ахматова писала, что «к Пушкину у Мандельштама было какое-то небывалое, почти грозное отношение». Как настоящий русский поэт, тем более, как поэт петербургский, Мандельштам не мог не испытать притяжения пушкинской поэзии. Судьба словно нарочно вела его по пушкинским местам. Например, детство Мандельштама прошло в Коломне, где была первая квартира Пушкина после окончания Лицея. С детства Мандельштаму, жителю Павловска, Царское Село было не только географически близко — позже он часто бывал там в гостях у Гумилева и Ахматовой.
В начале 20-го века русская литература словно заново открывала для себя Петербург, каждый поэт по-своему творил миф о северной столице. В это мифотворчество влились «Петербургские строки» Мандельштама:
…Над Невой — посольства полумира,
Адмиралтейство, солнце, тишина!
И государства крепкая порфира,
Как власяница грубая, бедна.
Дряхлеющее под Адмиралтейским шпилем государство Российское в том же 1913 году получит от Мандельштама еще одно восторженное стихотворение о Петербурге-«Адмиралтейство»:
Сердито лепятся капризные Медузы,
Как плуги брошены, ржавеют якоря —
И вот разорваны трех измерений узы
И открываются всемирные моря!
Грозное предчувствие перешло в грозное предзнаменование. В августе 1914 года войной взорвался европейский мир:
Европа Цезарей! С тех пор, как Бонапарта
Гусиное перо направил Меттерних —
Впервые за сто лет и на глазах моих
Меняется твоя таинственная карта!
Позолоченный кораблик на шпиле Адмиралтейства трепали ветры войны, российский корабль неумолимо двигался к Октябрю 1917 года. С начала нового века страна жила непрерывным ожиданием радикальных перемен, которые, однако, настораживали Мандельштама:
Прославим, братья, сумерки свободы,
Великий сумеречный год!
В кипящие ночные воды
Опущен грозный лес тенет.
Восходишь ты в глухие годы,
О, солнце, судия, народ!
Ждали-ждали и дождались вовсе не того, о чем мечтали и грезили революционеры-романтики. Петербург после Октября всерьез пугает Мандельштама:
Прозрачная весна над черною Невой
Сломалась, воск бессмертья тает…
О, если ты звезда, — Петрополь, город твой,
Твой брат, Петрополь, умирает!
Самых последовательных революционеров с самой «прогрессивной» партийной программой, то есть большевиков, поэт явно не жалует:
На площади с броневиками
Я вижу человека — он
Волков горящими пугает головнями:
Свобода, равенство, закон.
В северной столице жить поэту становится неуютно. В начале весны 1918 года Мандельштам покидает революционный Петроград. Начинаются скитания по России — Москва, Киев, Крым:
Кто может знать при слове «расставанье»,
Какая нам разлука предстоит…
На Гражданской войне правды не сыскать, она у всех разная, а у поэта — своя. После невольных приключений, побывав даже во врангелевской тюрьме, Мандельштам возвращается в советский Петроград:
Дикой кошкой горбится столица,
На мосту патруль стоит,
Только злой мотор во тьме промчится
И кукушкой прокричит.
На афишах того времени имя Мандельштама уже стоит рядом с именем поэта Николая Гумилева, а участь Гумилева — предрешена. Петроград пугает ночными арестами. Мандельштам покидает родной и любимый город, чтобы вернуться уже в Ленинград. С болью поэт пытается срастись с новым городом областного значения:
Я вернулся в мой город, знакомый до слез…
Петербург! я еще не хочу умирать:
У меня телефонов моих номера.
Петербург! у меня еще есть адреса,
По которым найду мертвецов голоса.
Старый Петербург не так-то легко вытравить из памяти. Даже после путешествия поэта по другим городам, он то и дело выплывает в его стихотворных строках:
Так отчего ж до сих пор этот город довлеет
Мыслям и чувствам моим по старинному праву?
Через несколько лет во время первого «голодомора» на Украине поэт напишет гневные строки про Сталина: «Мы живем, под собою не чуя страны…» Приговор — три года административной ссылки. После ссылки жить в Москве и Ленинграде ему запрещено, но в кровавом 37-ом Мандельштам тайком на два дня навещает Ленинград, словно прощается с любимым городом навсегда. В официальном документе говорится, что поэт умер 27 декабря 1938 года в лагере под Владивостоком. Не сбылось одно заветное предсказанье: «В Петербурге мы сойдемся снова…», не сбылось и другое:
В Петрополе прозрачном мы умрем,
Где властвует над нами Прозерпина…
