Кажется, что вспоминающего об этом Петра Андреича Гринева куда больше занимает то обстоятельство, что очнулся он в доме коменданта крепости Ивана Кузьмича Миронова, где за ним, раненым, ухаживала дочь коменданта Марья Ивановна, его, Петрушина, любовь. Он так и назвал главу V: «Любовь», назвал не только в честь Маши, а потому что именно в этой главе дал волю своему чувству, убедился, что любим Марьей Ивановной, сделал ей предложение и уже не мыслил дальнейшей своей жизни без этой спутницы. Он не подозревал, однако, каким испытаниям извне подвергнется его чувство. Два эпиграфа, выбранные издателем для этой главы, как ледяной душ для Петруши. Хотя первый из них обращен не к нему:
Ах ты, девка, девка красная!
Не ходи, девка, молода замуж;
Ты спроси, девка, отца, матери.
Отца, матери, роду-племени:
Накопи, девка, ума-разума.
Ума-разума, приданова.
Мы помним, как сокрушалась Василиса Егоровна, что ее дочь оказалась бесприданницей. Но народная песня, откуда взял цитату для эпиграфа издатель, говорит о совсем другом приданом, которым Марья Ивановна владеет с избытком: о ее уме, разумности, осмотрительности, ее понимании счастья как вечной устремленности к гармоническому совершенству, для которой ее произвели на свет родители и на которую они ее всегда благословляют. Без их благословения не пойдет Марья Ивановна за Петрушу, что, конечно, того не испугает: и Василиса Егоровна, и Иван Кузьмич относятся к нему как к родному. Да и сама Маша не сомневается в том, «что ее родители, конечно, рады будут ее счастию». «Но подумай хорошенько, — прибавила она, — со стороны твоих родных не будет ли препятствия?» Ибо не пойдет она замуж, не спросясь «роду-племени»: ей необходимо, чтобы их с Петрушей брак был освящен благословением будущих свекра и свекрови. Не потому, что, как напоминают об этом М.И. Гиллельсон и И.Б. Мушина, «по законам российской империи дети, вступившие в брак без согласия родителей, могли быть по жалобе отца или матери подвергнуты тюремному заключению на срок от 4 до 8 месяцев и лишены права наследования имущества».
А потому что печется Марья Ивановна не о себе. Узнав об отказе Андрея Петровича благословить брак его сына, услышав от Петруши: «Пойдем кинемся в ноги к твоим родителям… <...> Они нас благословят; мы обвенчаемся… а там, со временем, я уверен, мы умолим отца моего…», — она категорически отвечает: «…Я не выйду за тебя без благословения твоих родителей. Без их благословения не будет тебе счастья». «Тебе»! Любовь (а мы помним, что именно так и назвал главу Гринев) для Марьи Ивановны — это полное духовное единение с любимым, это невозможность счастья для себя, если он несчастен. Можно сказать, что такой любви она обучает Петрушу, которого поначалу оскорбило письмо отца: «Пренебрежение, с каким он упоминал о Марье Ивановне, казалось мне столь же непристойным, как и несправедливым». А Марью Ивановну это письмо не оскорбило, но наполнило неизбывной горестностью: «Родные ваши не хотят меня в свою семью. Буди во всем воля Господня! Бог лучше нашего знает, что нам надобно. Делать нечего, Петр Андреич; будьте хоть вы счастливы…» И никакие резоны, приводимые Петрушей, не заставят ее изменить свою позицию. «Покоримся воле Божией», — завершает их разговор Марья Ивановна и прощается с любимым человеком фразой, свидетельствующей и о ее готовности к самопожертвованию, и о том, как невероятно тяжело ей оно дается (потому она ее и не договорила): «Коли найдешь себе суженую, коли полюбишь другую — Бог с тобою, Петр Андреич; а я за вас обоих…»
Конечно, ближе всего к этой, труднейшей для Марьи Ивановны фразе второй эпиграф, который подобрал издатель для этой главы. Мы уже цитировали эти строки из народной песни:
Если лучше меня найдешь, позабудешь, Если хуже меня найдешь, воспомянешь! —
и говорили о том, что начинается эта песня словами, по которым и названа: «Вещевало мое сердце, вещевало». Марья Ивановна не предрекает Петруше, как он поведет себя в случае, если найдет другую. Перекличка ее слов с авторским эпиграфом выявляет в них больше сердечности по отношению к любимому, больше горестной боли по отношению к собственному чувству. А сердце вещуньи подсказывает Марье Ивановне, что удержаться от проявления своего чувства, не подпитывать больше Петрушины надежды на восстановление отношений можно, только если сразу и окончательно разорвать все связи с Гриневым. О чем он и написал, констатируя, что, «разгораясь», его любовь «час от часу становилась мне тягостнее»: «Марья Ивановна почти со мной не говорила и всячески старалась избегать меня. Дом коменданта стал мне постыл».