«Бесы» были написаны 7 сентября — на четвертый день после приезда в Болдино. Зимний, «метельный» колорит пейзажей и образов стихотворения, созданного золотой осенью, в преддверии «бабьего лета», с несомненностью свидетельствует, что оно не явилось поэтической фиксацией непосредственных болдинских впечатлений. к<Бесы» запечатлели горькие, напряженно-мучительные размышления поэта о будущем России и о своем пути художника, характерные для поры, наступившей после трагического поражения декабристов. «Бесы», подготовлявшиеся всем ходом духовного развития Пушкина конца 1820-х годов, выражали не только сомнения и трудные поиски столь нужной истины, но и известный итог этих размышлений и поисков. Сама возможность написания «Бесов» сразу по приезде в Болдино знаменательна — значит, поэт пришел к определенным выводам, стихотворение оказалось тем рубежом, с которого и начинался новый творческий расцвет гения Пушкина. 9 сентября им был уже написан «Гробовщик», открывавший цикл «Повестей Белкина», 13 сентября — «Сказка о попе и о работнике его Балде», 14 сентября — «Станционный смотритель» и т. д. Вот почему мне представляется, что условием понимания содержания «Бесов», стихотворения в известной мере программного для Пушкина этой поры, является раскрытие его связей со всем, что написано в болдинскую осень 1830 года, и шире — связей со всем творчеством 1830-х годов. «Бесы» — это попытка взглянуть «без боязни» в будущее, опираясь на выстраданную веру в народную Россию. Традиция же рассмотрения стихотворения «Бесы» связывает его не с будущим, а с прошлым. Так, в частности, подробно аргументируется тематическая и образная близость «Бесов» со стихотворениями предшествующих лет: «Зимний вечер» (1825), «Зимняя дорога» (1826), «Зимнее утро» (1829). Основанием для сближения служит «общий мотив» — зимняя буря, вьюга и. существование «ряда текстуальных перекличек» (такого, например, типа: в «Зимнем вечере» — «Вихри снежные крутя», «То как зверь она завоет, То заплачет как дитя»; в «Бесах» — «Вихри снега и метель», «Пляску вихрей снеговых», «Вьюга злится, вьюга плачет» и т. д.). Автор монографии о Пушкине Д. Д. Благой подробно рассматривает и оценивает предлагавшиеся и последователями истолкования «Бесов». Так, он отмечает, что М. О. Гершензон чутко понимал и учитывал лирический характер стихотворения, но «в соответствии со своим представлением о неизменной и обязательной автобиографичности творчества Пушкина он именно так его и истолковывает». В подтверждение Д. Д. Благой приводит характерные суждения М. О. Гершензона: «...Вся эта семья Гончаровых, дедушка, теща, «тетушки, бабушки, сестрицы», московские сплетни о нем, приданое, мучительная мысль о деньгах, раздел Болдина, холера — хватали его цепкими когтями, дразнили красными языками, манили как блуждающие огни и поминутно снова оставляли во тьме». «Ясно, что в «Бесах» Пушкин вовсе не хотел изобразить зимнюю поездку, и вьюгу, и настроение путников, как простодушно думают критика и публика, а ставил себе другую цель». Гиперболизация М. Гершепзомом пушкинского автобиографизма и его стремление рассматривать реальное содержание «Бесов» лишь «в качестве символического изображения внутреннего мира» поэта вызвало, по словам Д. Д. Благого, «естественную реакцию со стороны Б. С. Мейлаха, стремившегося освободить «Бесов» и от прямолинейной автобиографичности и от какого-либо налета того, что он называл «реакционным романтизмом»«. Вывод Б. С. Мейлаха таков — «Бесы» «и по замыслу и по выполнению являются конкретным изображением метели и связанных с нею переживаний путника и ямщика», а использованные «фольклорные мотивы ничего символического в себе не содержат». Подобное суждение, говорит Д. Д. Благой, — это «противоположная крайность: у стихотворения отнималась глубина, несомненно в нем имеющаяся», Б. П. Городецкий, собственно, впервые обращает внимание на многоплановость «Бесов». «Это — и реалистическая картина метели... Это — и итог горьких раздумий Пушкина о путях современной ему России. Это в конечном счете — и стихотворение о самом себе, о своем месте в жизни, о своем отношении к окружающей действительности». Д. Д. Благой справедливо заявляет, что «подобный широкий подход к интерпретации «Бесов» можно только приветствовать». И в то же время делает серьезное замечание: «Но даваемое Городецким понимание стихотворения носит несколько общий характер, не обосновано в достаточной степени его анализом» . Собственный вывод, сделанный на основании тщательного анализа, Д. Д. Благой формулирует так: «Бесы» «сложились в условиях подекабрьского тупика. Русская зима, которая обернулась непроглядной вьюгой, занесла не только все пути, но и все следы к ним (вспомним образ «вечного полюса» в стихах Тютчева о декабристах). Отсюда — тема безвыходности, пронизывающая все стихотворение». Исследователь приходит к расширительному обобщению: «В стихотворении Пушкина мрачное, безотрадное созерцание получает своего рода космический размах, приобретает характер некоего всеохватывающего философского символа... Все сущее предстает как некий вихрь мировой бессмысдиды. Сами злые духи, сбивающие с пути путников, совсем не рады успеху своей бесовской игры. Кружащиеся «в беспредельной вышине», уносимые этим вихрем неведомо зачем, неведомо куда, они страдают и сами. И именно их жалобное пение, их визг и вой сообщают концовке стихотворения особые «надрывные» интонации, подобных которым мы не встретим пи в каком другом произведении Пушкина». Мне представляется, что стихотворение «Бесы» не дает оснований ни для столь пессимистических выводов, ни для таких беспредельно расширительных обобщений.
