Эта особенность художественного метода Пушкина проявлялась в характерах и образах, в стиле и торжествовавшей истине. Гениальным обобщением и решением темы поэта именно с этих позиций глубокой народности является стихотворение «Я памятник себе воздвиг нерукотворный…».
История истолкования этого стихотворения имеет не только долгую, но и печальную историю. Академик М. П. Алексеев написал целую книгу «Стихотворение Пушкина «Я памятник себе воздвиг», большая часть которой посвящена истории изучения этого стихотворения и объяснению причин появления парадоксальных, противоречивых, фальшивых и вульгарных его истолкований.
Но история его истолкования еще не завершена. И в наши дни не утихают споры. Несколько лет назад ему была посвящена интересная и глубокая статья В. Непомнящего— «Двадцать строк». Она важна и опровержением вульгарных методологических постулатов, и содержательньш анализом двадцати пушкинских строк, и раскрытием внутреннего единства всех пяти строф стихотворения, его цельности.
Не собираясь анализировать стихотворение, я хочу только обратить внимание на некоторые его особенности, подчеркнуть то, что, с моей точки зрения, важно для понимания характера именно пушкинской народности.
В последнее время наметилась тенденция рассматривать «Памятник» как прощание с жизнью и творчеством, в его стихах видят предсмертную тоску и безысходную скорбь поэта накануне гибели. Думается, другие побуждения обусловили написание этого стихотворения.
Литературная традиция предопределяла характер стихотворения именно как подведение итогов творческого пути. И Пушкин в этом был верен традиции. Написание «Памятника» диктовалось и сложившимися трагическими обстоятельствами жизни поэта последних лет, его борьбой за свободу и независимость творчества, начатую после прихода к власти Николая. Эта борьба прошла через разные этапы. Теперь наступила пора защищать себя, свое дело, поэзию вообще с позиций созданной им, Пушкиным, эстетической системы.
Пушкин — человек тридцатых годов XIX столетия — был беззащитен перед лицом всесильной власти «державна полумира». Пушкина так же, как и всех его современников — братьев по духу и судьбе, преследовал царизм. Могущество обожествленного деспотизма рождало заблуждение, что нет такой силы, которая бы могла ему противостоять. Но такая сила в действительности была. Ее имя — народ. Еще не пробил его час, и, может быть, долго будет он «безмолвствовать». Но не безмолвствует поэт — выразитель его чаяний и надежд. Он незримыми нитями связан с народом, и эта связь питает его животворящей силой.
В первой же строфе памятнику самовластия Пушкин противопоставляет свой памятник. «Александрийский столп» — величественный, но временный знак господства человека над себе подобными. Памятник Пушкина, который «вознесся выше… главою непокорной Александрийского столпа», — иной. Этим памятником была «непокорная», вольнолюбивая, мятежная, исполненная любви к человеку поэзия. «Памятник» Пушкина — подвиг поэта, запечатлевший всю красоту его личности. Но это и событие общественной жизни. Впервые с такой художественной силой была раскрыта освободительная миссия поэзии.
Во второй строфе, говоря (сознательно в традиционной форме) о бессмертии своего творчества, Пушкин подчеркивает его всемирность. Отсюда эти стихи: «И славен буду я, доколь в подлунном мире Жив будет хоть один пиит». Подлунный мир — это человечество. Пока будет существовать истинная поэзия, та поэзия, которая только и нужна людям и которую Пушкин защищал всей своей жизнью, — не умрет и будет жить поэзия Пушкина. Подводя итоги своей деятельности и своей борьбы за независимость, Пушкин как бы продолжал то, что еще начинал в юности, когда провозглашал:
На лире скромной, благородной
Земных богов я не хвалил
И силе в гордости свободной
Кадилом лести не кадил.
Свободу лишь учася славить,
Стихами жертвуя лишь ей,
Я не рожден царей забавить
Стыдливой музою моей.
Уже тогда, в юности, Пушкин догадывался, что сила смело высказываемых свободолюбивых идей определяется тем, что «неподкупный голос» его «был эхо русского народа».