Повесть «Котлован» была написана на рубеже 1929 и 1930 годов «по горячим следам» строительства новой социалистической России, но опубликована смогла быть только спустя 60 лет. Горькая правда, рассказанная писателем, была оплачена изоляцией его имени и запретом на печать его произведений.
С первых страниц повести мы попадаем в эпоху, когда город переживает пору своей индустриализации, а деревня оказывается в полосе сплошной коллективизации. Захватив и соединив два таких значительных события, Платонов делает местом действия провинциальный город и его окрестности, а также какую-то безымянную деревню с окружающими ее просторами. В связи с этим в композиции повести можно выделить две основные части. Герои книги иногда перемещаются из города в село и наоборот. Но в основном все они строго прикреплены к своим «участкам». Как замечает один из персонажей, «у нас стихии сейчас нет ни капли, деться никому некуда!»
И вот группа людей неутомимо трудится на рытье котлована. Платонов дает почувствовать тяжесть и изнурительность этого труда, который «забирает из них все силы». Изможденные и усталые, они падают на пол, «как мертвые», и лежат буквально вповалку. Даже во время сна у них «оставалось живым только сердце, берегущее человека». Рано утром они вновь начинают рыть скользкую глину, поднимать тяжелый грунт и долбить неподатливый камень, чтобы завтра опять делать ту же работу, забираясь все глубже и глубже в пропасть огромного котлована. И было такое впечатление, что люди «хотели спастись навеки» в этом земляном убежище.
По контрасту с этой невыносимой, доводившей до отупения работой, с безобразными условиями человеческого существования в сознании отдельных тружеников зреет прекрасная мечта об огромном доме, который будет выстроен на фундаменте, уложенном «в чреве их бескрайнего котлована». Дом этот отмечен чертами не только прекрасного, но и возвышенного, ибо его размеры огромны, они превышают все мыслимое и видимое вокруг, и в мечтах строителей вздымается куда-то высоко в поднебесье. А главное — с этим домом связывается людское представление о будущей устроенной и красивой жизни: «Пусть сейчас жизнь уходит, как теченье дыхания, но зато посредством устройства дома ее можно организовывать впрок — для будущего неподвижного счастья и детства». Сюда «войдет на поселение весь местный класс пролетариата». Так кажется Козлову и инженеру Прушевскому, лелеющему в мечтах прекрасный «общепролетарский дом». Во имя него люди работали, «не помня времени и места», «спуская остатки своей теплой силы в камень». Однако у читателей сразу возникает тревога. На долю рабочих сегодня «не достается даже малой толики радости и счастья». Чем больше они нагревают рассекаемый камень, тем больше холодеют сами. Чем больше строят, тем больше забираются в глубину земли, зарываются в ней, а строительства дома вовсе не видно в обозримом будущем. Работа сопровождается гибелью «малых единоличных домов» окрестностей, которые опустеют, и там «постепенно остановят дыхание исчахшие люди забытого времени». Есть что- то в этом жестокое и бесчеловечное. Кроме того, в мечтаемом Доме все будет подчинено единому порядку, организации и единообразию. Там все уже «организуется впрок».
Но все это из области мечты, зыбкой, как мираж. А пока люди-кроты роются в земле, унавоживая почву для кого-то, и возвышенное превращается в низменное, а прекрасное — в безобразное. Не случайно в центре изображения оказываются жалкий безногий урод Жачев, картины грязи, пота, нищеты, болезней, увечья, хаоса. Чем больше говорится в повести о подъеме вверх, тем более люди опускаются вниз, забытые, задавленные деспотией плана и бездушной организации.
Есть в повести один персонаж — Вощев, — который не хочет подчиняться общему канцелярско- бюрократическому порядку и ищет смысла жизни, обращая свои взоры на звезды. Но, как выясняется, этот смысл жизни окружающим людям вовсе не нужен, а «истины на свете нет». В конце концов обстоятельства заставляют Вощева присоединиться к тем, кто роет котлован; он растворяется среди них, полностью разочаровывается в жизни и утрачивает те иллюзии, которыми раньше жил. Звезды, оказывается, светят совсем «неясно».
К этому приходит и инженер Прушевский. Одна лишь надежда останется для него и бригады землекопов — девочка Настя, найденная бригадиром Чиклиным в развалинах строений. Для нее теперь живут эти люди, все, вплоть до Жачева; в ней видят смысл своего существования. Но она умирает, а вместе с нею гаснет свет надежды, и Жачев испускает дикий крик: «Я теперь ни во что не верю!»
Беспросветность и гибельность существования подчеркивается и такой подробностью: строители котлована спят в гробах, заготовленных крестьянами ближней деревни для своих похорон. И мы видим, как все больше и больше растет ярость автора по поводу такой жизни.
А если обратиться к деревне, описываемой Платоновым, то мы видим, что герои создают еще один «котлован» — ведут борьбу с «деревенскими пнями капитализма», с хозяевами земли, потому что «бедняцкий слой деревни печально заскучал по копхозу». Писатепь выразительно подчеркивает, как противится крестьянство насильственной коллективизации, своему самоуничтожению, как организует убой скота и проводит саботаж. Мы оказываемся свидетелями того, как люди «плакали во время бодрости» и маршировали во время плача. Трудно забыть крестьянина, который «целовал молодые деревья в своем саду и с корнем сокрушал их вон из почвы».
Платонов использует в этих сценах гибели крестьянства и фантастические образы, рисуя, например, медведя, прибежавшего из леса, чтобы в кузне «трудиться молотобойцем» и натравливать активистов на кулаков. Такого же плана и зрелище марширующих по селу лошадей. Но, может быть, самый выразительный и страшный образ среди всеобщего кошмара коллективизации — плот, на который рассаживают силой весь «кулацкий сектор», чтобы он по замерзающей реке «сплавлялся в море и далее». Только теперь колхозные мужики могут вздохнуть свободно и пуститься в пляс под довольное ржание лошадей. Даже «бабы весело подняли руки и пошли двигать ногами под юбками», счаст- ливые от того, что их оставили умирать с голоду.
Так торжествует насилие, нелепость, всеобщая котлованность жизни, обезличенность и бесчеловечность, надругательство над народом. В полной мере значимость повести «Котлован» можно оценить только в наше время. К сожалению, прозорливое предвидение Платонова не послужило предостережением. Семьдесят лет послушные строители коммунизма рыли «котлован» ради своего бессмысленного будущего. Прозрение наступило недавно. И именно тогда потомки Платонова отдали должное его историческому предсказанию и таланту, с которым он правдиво и смело отразил эпоху индустриализации и коллективизации.
