Сюжет романа, как и композиция, обусловлен идеей романа —
раскрыть психологию главного героя. Сюжет выстраивается как
повествование от имени трех рассказчиков: Максима Максимыча,
Печорина и некоего странствующего офицера (не автора). Роман психологический,
поэтому раскрыть психологию Печорина необходимо
с разных сторон (трех).
Первый рассказчик Максим Максимыч — простой человек, добрый,
но недалекий. Автор наделяет его наблюдательностью. Странность
Печорина его озадачивает, но разобраться в нем он не может.
История с Бэлой, рассказанная Максимом Максимычем, вызывает
у читателя неприятие Печорина. И в передаче Максима Максимыча
мы впервые слышим суждения Печорина о самом себе.
«…у меня несчастный характер: воспитание ли меня сделало
таким, Бог ли меня так создал, не знаю, знаю только то, что если я
являюсь причиною несчастья других, то и сам не менее несчастлив;
разумеется, это им плохое утешение — только дело в том, что это так.
В первой моей молодости, с той минуты, когда я вышел из-под опеки
родных, я стал наслаждаться бешено всеми удовольствиями, которые
можно достать за деньги и, разумеется, удовольствия мне опротивели.
Потом пустился в большой свет, и скоро общество мне
также надоело; влюблялся в светских красавиц и был любим, —
но и их любовь только раздражала мое воображение и самолюбие,
а сердце оставалось пусто. Я стал читать, учиться — науки также надоели;
я видел, что ни слава, ни счастье не зависят от них нисколько,
потому что самые счастливые люди — невежды, а слава — удача, и чтоб
добиться ее, надо только быть ловким. Тогда мне стало скучно…»
Эти суждения впервые через передачу Максима Максимыча приоткрывают
душу этого человека. Он видит в Печорине странного
человека, о чем он и заявляет в самом начале рассказа: «Славный
был малый, смею вас уверить, только немножко странен. Ведь, например,
в дождик, в холод целый день на охоте; все иззябнут, устанут,
а ему ничего. В другой раз сидит у себя в комнате, ветер пахнет,
уверяет, что простудился; ставнем стукнет, он вздрогнет и побледнеет,
а при мне ходил на кабана один на один; бывало, по целым
часам слова не добьешься, а зато уж иногда как начнет рассказывать,
так животики надорвешь от смеха… Да-с, с большими странностями…
» Говоря это, Максим Максимыч, как человек простой
и наивный, не догадывается, что кто-то может вздрагивать от резкого
звука вовсе не из трусости, а оттого, что его вывели из глубокой
задумчивости. «Слова от него не добьешься», — ну, конечно, ему
неведомо такое состояние.
Но все же некоторые странности героя из рассказа Максима Максимыча
выльются в жестокие действия. Ради своей прихоти он разрушает
судьбы нескольких человек: Бэлы, ее брата Азамата, отца
Бэлы, Казбича. Уговорив брата Бэлы, Азамата, украсть свою сестру,
он пообещал мальчику коня Казбича Карагёза, предел тайных его
мечтаний. Азамат исчез вместе с конем. Казбич, влюбленный в Бэлу,
обо всем догадался и жестоко отомстил. Он убил отца Азамата
и Бэлы, выкрал Бэлу, нанес ей кинжалом смертельную рану, и Бэла
умерла. Сам Печорин, пытаясь объяснить Максиму Максимычу свое
поведение, высказывает очень парадоксальное суждение о себе.
Второй рассказчик подтверждает рассказ Максима Максимыча о
странностях Печорина: он холоден и равнодушен не только к людям,
но и к самому себе.
Второй рассказчик-безымянный странствующий офицер. Он,
конечно, превосходит Максима Максимыча в наблюдательности.
Если Максим Максимыч рассматривает события как бы в «перевернутый
бинокль», т. е. издалека, и не видит существенного, важного,
то второй рассказчик приближает героя к читателю. Он дает исчерпывающий
психологический портрет Печорина, в котором
угадывается противоречивая натура героя, — он весь соткан из
противоречий.
«…о глазах я должен сказать еще несколько слов. Во-первых,
они не смеялись, когда он смеялся. Вам не случалось замечать такой
странности у некоторых людей?.. Это признак или злого нрава,
или глубокой постоянной грусти. Из-за полуопущенных ресниц они
сияли каким-то фосфорическим блеском, если можно так выразиться.
То не было отражение жара душевного или играющего воображения:
то был блеск, подобный блеску гладкой стали, ослепительный,
но холодный; взгляд его, непродолжительный и тяжелый, оставлял
по себе неприятное впечатление нескромного вопроса и мог бы
казаться дерзким, если бы не был столь равнодушно спокоен».
(Подобный взгляд отмечали мемуаристы у самого Лермонтова).
Вторая повесть («Максим Максимыч») способна лишь вызвать
некоторое раздражение у читателя: так кто же этот таинственный
Печорин — глубоко несчастный человек или же злодей? Она играет
еще и важную композиционную роль. В руки второго рассказчика
попадает рукопись Печорина. Судьба ее совсем не интересует Григория
Александровича. И после окончания «Максима Максимыча» читатель
может ознакомиться с творчеством этого «странного человека».
Третий рассказчик — сам герой. Он имеет перед другими рассказчиками
несомненные преимущества. Он знает о себе все (что
естественно), но не это главное. Главное — герой может размышлять
над своими поступками, может разоблачать себя, быть искренним.
Он совмещает в себе и героя, и наблюдательного рассказчика.
«Я взвешиваю, разбираю свои собственные страсти и поступки с
строгим любопытством, но без участия. Во мне два человека: один
живет в полном смысле этого слова, другой мыслит и судит его…»
Если Максим Максимыч смотрел на Печорина через «перевернутый
бинокль», то сам герой наводит на свою душу увеличительное стекло,
и она обнажается перед читателем без прикрас, без утаивания важных
моментов. Герой саморазоблачается, и перед читателем снова
стоит выбор: «Кто же Печорин?».
«История души человеческой, хотя бы самой мелкой души, едва
ли не любопытнее и не полезнее истории целого народа, особенно
когда она писана без тщеславного желания возбудить участие или
удивление», — такими словами автор предваряет знакомство читателя
с записками главного героя и тем самым просит читателя обратить
внимание на исповедь, ибо что важнее «истории души человеческой»?
Записки начинаются с повести «Тамань». Каков Печорин в этой
повести? Совсем другой, нежели тот равнодушный, с потухшим
взглядом офицер, с которым мы расстались в повести «Максим
Максимыч». В «Тамани» он возбужден некоей тайной, которая ему
видится в слепом мальчике, в обстановке комнаты, в которой он
остановился. Он любопытен, полон энергии, иначе чем объяснить,
что усталый человек после трех дней пути не валится от усталости
на кровать и не засыпает крепким сном, а отправляется следить за слепым
мальчиком? Конечно, тайна, которую вообразил себе герой,
на поверку оказалась всего лишь заурядной действительностью
(честные контрабандисты не могли делать свои дела днем). За свое
любопытство он чуть не поплатился жизнью (его чуть не утопили).
Вряд ли на такие усилия был способен тот Печорин, которого описывал
второй рассказчик в повести «Максим Максимыч». И здесь
он впервые сам (не в пересказе Максима Максимыча) говорит: «Мне
стало грустно. И зачем было судьбе кинуть меня в мирный круг
честных контрабандистов? Как камень, брошенный в гладкий
источник, я встревожил их спокойствие и, как камень, едва сам не
пошел ко дну!»
Впервые мы встречаем слово «Судьба», произнесенное в этом
размышлении Печорина, как синоним жизни, но в последней повести
«Фаталист» уже как синоним рока, неотвратимости.
Знакомясь с записками Печорина, мы имеем возможность судить
его непредвзято и беспристрастно, но, конечно же, каждый может
судить в меру своего знания и понимания.
Основная повесть, где Печорин самораскрывается в полноте своей, —
это «Княжна Мери». На ней надо остановиться подробнее.
Трудно не уловить иронию, с какой Печорин характеризует нам
взаимоотношения, существующие в Пятигорске между местными
дамами и офицерами. «Жены местных властей… менее обращают
внимание на мундир, они привыкли на Кавказе встречать под нумерованной
пуговицей пылкое сердце и под белой фуражкой образованный
ум». И пожалуйста, встреча с Грушницким, и мы почти
дословно слышим то, о чем размышлял главный герой: «Эта гордая
знать смотрит на нас, армейцев, как на диких. И какое им дело, есть
ли ум под нумерованной фуражкой и сердце под толстой шинелью», —
говорит Грушницкий Печорину.
В главе «Княжна Мери» мы видим Печорина, с одной стороны,
упивающегося злой иронией над окружающими (водяным обществом)
и над Грушницким, но, с другой стороны, — чем он лучше
Грушницкого? Для доказательства приведем два отрывка. Продолжая
иронизировать над юнкером, Печорин мысленно высмеивает
Грушницкого: «…Я уверен, что накануне отъезда из отцовской
деревни он говорил с мрачным видом какой-нибудь хорошенькой
соседке, что он едет не так просто служить, но что ищет смерти,
потому что… тут он, верно, закрыл глаза рукою и продолжал так:
«Нет, вы (или ты) этого не должны знать! Ваша чистая душа содрогнется!
Да и к чему? Что я для вас? Поймете ли вы меня?…» — и так
далее». Высмеяв романтическую позу своего приятеля, Печорин сам
вскоре произносит перед княжной Мери фразу, в которой чувствуется
отголосок фразы Грушницкого: «Я поступил, как безумец…
этого в другой раз не случится: я приму свои меры… Зачем вам знать
то, что происходило до сих пор в душе моей? Вы этого никогда не
узнаете, и тем лучше для вас. Прощайте».
Сюжетная канва этой повести проста: Печорин с презрением
относится к Грушницкому, изображающему из себя романтическую
личность, чтобы завладеть вниманием княжны, и решает его наказать.
Он, обладающий несомненно большей привлекательностью,
сумел завладеть сердцем Мери, почти не прилагая усилий, будучи
к ней совершенно равнодушен. Получив отставку, Грушницкий при
поддержке компании во главе со штабс-капитаном решил отомстить
Печорину. Это мелкое мщение изобличает человека самолюбивого
и тщеславного, к тому же еще и подлого. Он стал распространять
слухи, оскорбляющие достоинство и честь княжны. Печорин второй
раз (первый раз на балу во время танца он спас княжну от ухаживаний
пьяного капитана) отстаивает честь княжны, вызывая Грушницкого
на дуэль.
Поступок Печорина в глазах княжны был проявлением любви к ней.
К сожалению, Печорин не любил княжну, а вступился за честь девушки
просто как благородный человек.
Накануне дуэли мы становимся свидетелем самого главного откровения.
Печорин не лукавит, он не знает, останется ли в живых,
ведь ему известно о заговоре. «Пробегаю в памяти все мое прошедшее
и спрашиваю себя невольно, зачем я жил, для какой цели я родился?..
А верно, она существовала, и, верно, было мне назначение
высокое, потому что я чувствую в себе силы необъятные… Но я не
угадал этого своего назначения, я увлекся приманками страстей пустых
и неблагодарных; из горнила их я вышел тверд и холоден, как
железо, но утратил навеки пыл благородных стремлений — лучший
цвет жизни». Герой догадывается о высшем назначении человека,
но очень сожалеет о том, что узнать это назначение ему не удалось.
Но в этом же монологе он сам высказывает понимание своего несчастья:
«Моя любовь никому не принесла счастья, потому что я
ничем не жертвовал для тех, кого любил: я любил для себя, для
собственного удовольствия…» Как верно Печорин осознает причину
своего несчастья, он знает, что любовь не ищет своего. Знать-то
он знает, но не наполняет поступками свои слова. Вспомним Бэлу:
он любил ее для себя, для своего собственного удовольствия, не зная
другой любви. Хотя любовь-страсть ему знакома. Он бешено скачет
на коне зауезжающей любимой женщиной (Верой) — но зачем? — «одну
минуту, еще одну минуту видеть ее, проститься, пожать руку…». И все?
Последняя повесть «Фаталист», на первый взгляд, лишняя
в сюжете романа. Для чего она? Что нового мы узнаем в ней о характере
героя? Но на самом деле эта повесть раскрывает одну из
важнейших тем произведения. Что такое судьба, в какой степени дана
человеку свободная воля. В записках Печорина есть такая заметка:
«С тех пор как я живу или действую, судьба как-то всегда приводила
меня к развязке чужих драм, как будто без меня никто не мог бы ни
умереть, ни прийти в отчаяние! Я был необходимое лицо пятого акта:
невольно я разыгрывал роль палача или предателя. Какую цель
имела на это судьба?» Или: «И с той поры сколько раз уже я играл
роль топора в руках судьбы! Как орудие казни, я упадал на голову
обреченных, часто без злобы, всегда без сожаления…»
Фатализм, к которому так склонен Печорин, получает свою реализацию
в повести «Фаталист». Эта повесть — последняя в композиции
романа, а по хронологии событий она предваряет события в крепости,
связанные с Бэлой.
Пари, которое заключает Печорин с Вуличем, верящим в предопределенность
судьбы, должно было разрешить один очень важный
философский вопрос: «Если точно есть предопределение, то
зачем даны нам воля, рассудок?»
И решается этот вопрос в повести очень своеобразно. Вулич —
игрок, а игра в карты — это воля случая, и от Его Величества Случая
зависела судьба человека. Твердо веря в предопределение,
Вулич стреляет в себя из пистолета, даже не зная, заряжен он или нет.
Случай был счастливый, но Печорин, как человек, оспаривающий волю
случая, заметил в то же время на лице Вулича признаки смерти:
«Вулич вышел в другую комнату и сел у стола. Все последовали за
ним: он знаком пригласил нас сесть кругом. Молча повиновались
ему: в эту минуту он приобрел над нами какую-то таинственную
власть <.. .>, но несмотря на его хладнокровие, мне казалось, я читал
печать смерти на бледном лице его. Я замечал, и многие старые
воины подтверждали мое замечание, что часто на лице человека,
который должен умереть через несколько часов, есть какой-то странный
отпечаток неизбежной судьбы, так что привычным глазам трудно
ошибиться».
Предположение о смерти Вулича сбылись не в момент выстрела,
а позже. Атмосфера вокруг Вулича была тревожной, все как будто
были загипнотизированы: будет убит Вулич или нет. Вулич остался
жив, но ненадолго.
Нельзя бросать вызов судьбе, ибо она вдруг явится к тебе в виде
пьяного казака (как впоследствии и случилось с Вуличем). Он шел
поздно вечером, и на него наскочил пьяный казак, изрубивший свинью.
«Кого ты, братец, ищешь? — Тебя! — отвечал казак, ударив его
шашкой, и разрубил его от плеча почти до сердца…». Печорин оказался
прав в своем предчувствии.
А незадолго до этого Печорин, глядя на звездное небо, размышлял
над ничтожностью человеческой жизни перед Космосом. Пожалуй,
это единственный момент, когда герой соизмеряет свою жизнь
с вечностью. «…А мы, их жалкие потомки, скитающиеся по земле
без убеждений и гордости, без наслаждения и страха, кроме той невольной
боязни, сжимающей сердца при мысли о неизбежном конце,
мы не способны более к великим жертвам ни для блага человечества,
ни для блага собственного нашего счастья, потому что знаем
его невозможность и равнодушно переходим от сомнения к сомнению,
как наши предки бросались от одного заблуждения к другому,
не имея, как они, ни надежды, ни даже того неопределенного, хотя
и истинного наслаждения, которое встречает душа во всякой борьбе
с людьми или с судьбою». В этих словах слышится глубокое сожаление
от сознания того, что счастье на земле невозможно. И мы знаем
из исповедей Печорина, что он с наслаждением гонялся за счастьем,
но так никогда и не ощутил его. Но эти размышления философского
характера не помешали Печорину проявить активность и противопоставить
свою собственную волю воле слепой судьбы. Благодаря
смекалке и ловкости Печорину удалось обезвредить пьяного казака
и тем самым спасти не только свою жизнь, но и жизнь других.
После эпизода с пьяным казаком Печорин опять размышляет, но
уже не обо всем несчастном человечестве, а о себе: «Я люблю сомневаться
во всем, это расположение ума не мешает решительности
характера — напротив, что до меня касается, то я всегда смелее иду
вперед, когда не знаю, что меня ожидает. Ведь хуже смерти ничего
не случится, а смерти не минуешь!»
Вот таков портрет героя времени 30-х гг. XIX в., времени, получившего
название «безвременья», когда внутренняя энергия не могла
найти выхода наружу.
Закрыта последняя страница. Печорин находится в крепости,
символически представляющей замкнутое пространство, впереди у
него история с Бэлой, тоже в крепости. Цикличность композиции
показывает безысходность ситуации Печорина и подчеркивает драму
личности, глубоко одаренной. Роман называется «Герой нашего
времени», в образе Печорина сконцентрированы черты поколения
30-х гг. XIX в., поколения, о котором поэт сказал в своем самом
проницательном стихотворении, «написанном кровью», по словам
Белинского:
Толпой угрюмою и скоро позабытой
Над миром мы пройдем без шума и следа,
Не бросивши векам ни мысли плодовитой,
Ни гением начатого труда.
(Использованы статья М. М. Дунаева «М. Ю. Лермонтов»
и книга Б. Т. Удодова «Герой нашего времени»).
