Трагедия «Борис Годунов» необычайна по форме. Борис Годунов, именем которого названа трагедия, вовсе не был в ней главным действующим лицом. Он появляется лишь в нескольких сценах, и ему уделено внимания не больше, чем Самозванцу.
Некоторые эпизодические лица обрисованы с замечательной полнотой, хотя они, по-видимому, не участвуют в самом действии, как, например, летописец Пимен.
Между тем Пимен едва ли не самое главное действующее лицо трагедии. «Характер Пимена не есть мое изобретение, — пишет Пушкин. — В нем собрал я черты, пленившие меня в наших старых летописях». Пимен не участвует в событиях. Но он видит, как «работает судьба», угадывая в событиях «волю божью». Его летопись не противоречит народному мнению. Григорий Отрепьев в келье летописца говорит, обращаясь к «тени» Бориса Годунова:
. . . Отшельник в темной келье
Здесь на тебя донос ужасный пишет:
И не уйдешь ты от суда мирского,
Как не уйдешь от божьего суда.
Но и Гришка Отрепьев «не уйдет» от этого суда. В самом начале своей авантюры он уже был перед глазами Пимена — вот мысль Пушкина, воплощенная в сцене Чудова монастыря. Пимен был не только летописцем, по и поэтом истории. И в этом отношении он очень похож на Пушкина: «Драматический поэт, беспристрастный, как судьба…». «Судьба» является ключевым словом и в «свободном романе» Пушкина, и в его драматургии. Сюжет образуется не из старой рациональной дилеммы любовь и долг, а из настоящего противоречия: «…судьба человеческая, судьба народная».
Трагедия по традиции обычно имела пять актов. Пушкин отказался от деления на акты и составил трагедию из двадцати трех сцен. Это тоже был своего рода «свободный роман».
Сценическая поэма, написанная стихами и прозой.
Беглые монахи Михаил и Варлаам встречают в корчме на границе третьего беглого монаха Гришку Отрепьева. Вся эта сцена написана прозой — иначе она и не могла быть написана: «Вот и граница литовская, до которой так хотелось тебе добраться». Пушкин представляет своих героев как многосторонние характеры. В разных обстоятельствах они действуют по-разному, но всюду верны самим себе. С той минуты, как Пушкин вывел их на сцену, он как бы не вмешивается в их поступки, предоставив их самим себе. И они действуют, повинуясь той роли, которую сами избрали для себя «на театре истории».
Трагедия наполнена шумом и разноголосицей народной жизни. Она гудит, как колокол в «эпоху многих мятежей».
Один: Что там за шум? Другой:
Послушай! что за шум?
Народ завыл, там падают, что волны,
За рядом ряд…
Так начинается трагедия. «Народ в ужасе молчит». «Что ж вы молчите?— с невольным страхом, но и с высокомерием спрашивает Мосальский. — Кричите: да здравствует Царь Дмитрий Иванович!». Далее следует знаменитая ремарка: «Народ безмолвствует» последняя строка «Бориса Годунова».
Где только не искали источник этой ремарки! Между тем у Карамзина сказано: «Глас отечества не слышался в хвале частной, корыстолюбивой, и молчание парода, служа для царя укоризной, возвестило важную перемену в сердцах Россиян». В сценах пушкинской трагедии нет внешней соразмерности. Например, «Корчма на литовской границе» занимает несколько страниц текста, а сцена в палатах патриарха умещается на одной страничке. Во времена Пушкина не было такой сценической техники, с помощью которой можно было бы осуществить столь быструю смену декораций. Для постановки «Бориса Годунова» пришлось бы воспользоваться опытом лондонского шекспировского театра «Глобус», где вообще не было декораций.