Образ-символ, созданный Пушкиным, благодаря своей многозначности давал более глубокую, а главное, историческую трактовку явления. Медный всадник Пушкина — это памятник Петру, великому деятелю и одновременно самовластному государю. Конь — не самодержавие, а Россия. Но Петр и конь составляют трагическое единство. Конь, чувствуя смелого и опытного всадника, стремительно мчался и одним махом вскочил на крутую гору, но самовластный государь «уздой железной Россию поднял на дыбы». У изваяния Петра — высокая «дума на челе». «Какая сила в нем сокрыта!» Но в то же время это кумир с «медною главой», «чьей волей роковой Под морем город основался». Потому-то «ужасен он в окрестной мгле». «Гордый конь», исполненный «огня», остановленный на скаку «мощным властелином судьбы», так и застыл поднятый на дыбы.
Символически многозначный образ мятежной Невы и поэтическая картина самого наводнения составляют не фон, на котором развертываются роковые события жизни Евгения, а реальную атмосферу действия поэмы. Сам образ-символ и окружающая его насыщенная тревогой 1 лексика («как зверь остервенясь», «ветер буйно завывал», «буря выла», «грозой снесённые мосты, гроба с размытого (У кладбища плывут по улицам», Евгений «страшно бледный», «он страшился, бедный» и т. д.), напряженный ритм стиха — это создавало грозную музыку трагических и катастрофических событий.
В этой атмосфере сначала обрушиваются на Евгения несчастья — он потерял в наводнении свою любимую Парашу, рухнула надежда на одинокое счастье маленького, со всем смирившегося чиновника, а потом свершается его нравственное преображение. Решающую роль в духовном его обновлении играет именно грозная музыка возмущения и мятежа. Важно и то, что происходит оно и. момент скрещения всех силовых линий образов-Символов: города, наводнения и Медного всадника.
Евгений впервые видит Медного всадника во время наводнения, когда, спасаясь от грозных волн, он вбирается на мраморного сторожевого льва: «обращен К нему спиною, в неколебимой вышине, Над возмущенною Невою стоит с простертою рукою Кумир на бронзовом коне». Образ-символ обладает способностью порождать ассоциации и стягивать их, как магнит, к своему центру. Кумир стоит над возмущенною Невою. Но и народные возмущения, мятежи тревожили самодержавие, символично представленное в образе Медного всадника. В «Стансах» Пушкин писал:
Начало славных дней Петра
Мрачили мятежи и казни.
Начало царствования Николая было также ознаменовано мятежом декабристов. Царствование Екатерины II было потрясено народным возмущением под руководством Пугачева. Многозначность символа подготавливала духовный переворот в Евгении во время второй встречи с Медным всадником, которая происходит через год.
«Бедный» Евгений, чей «смятенный ум против ужасных потрясений не устоял»,- бродил бездомный по городу. Но «мятежный шум Невы и ветров раздавался в его ушах. Ужасных дум безмолвно полон, он скитался». И однажды ночью он оказался опять у того дома со сторожевыми львами. И опять город оборачивался к Евгению своим грозным бесчеловечным ликом столицы империи: «Дождь капал, ветер выл уныло, И с ним вдали во тьме ночной Перекликался часовой…» Вспомнил Евгений «прошлый ужас», и вдруг перед ним опять возник Медный всадник —
И прямо в темной вышине
Над огражденною скалою
Кумир с простертою рукою
Сидел на бронзовом коне.
Заслуживает внимания сознательный повтор поэтической формулы явления Петра Евгению. Правда, в нее внесены изменения, которые обычно не замечаются. А изменения эти, конечно, не случайны. В чем же их смысл? Ответа в работах, посвященных «Медному всаднику», мы не найдем, за одним исключением — такая попытка сделана Д. Д. Благим. Тонкий знаток Пушкина, он не смог не заметить этих изменений в тексте поэмы («стоял» — «сидел»), а заметив, посчитал себя обязанным дать им объяснение.
В изваянии Петра Евгений увидел Кумира, памятник самовластному государю. Наступила трагически прекрасная минута в жизни бедного, смиренного чиновника. «Евгений вздрогнул. Прояснились В нем страшно мысли». Мятежный шум Невы вызвал незнаемую им дотоле душевную тревогу. «Он оглушен был шумом внутренней тревоги». И этот «шум» Невы и сердца рождал «ужасные думы», которые в конце концов и открыли ему тайну его несчастий, несчастий города — он узнал виновника и обидчика, «Того, чьей волей роковой Под морем город основался…» Так неодолимо родилось чувство ненависти к «державцу полумира», и жажда возмездия, стихия мятежа захватывает все существо Евгения. Обиженный поднимает бунт против обидчика.
Обычно все пишущие о поэме Пушкина называют угрозу Евгения памятнику бунтом. Определение условное,- ну, какой же это бунт: подошел к памятнику и злобно прошептал: «Ужо тебе!..»? Но в поступке Евгения мы действительно сможем увидеть огромный смысл, если поймем его символический характер. Реалистическими «прямыми» средствами изобразить бунт было нельзя по многим причинам. Да и не было в действительности ни условий, ни обстоятельств для этого. Но символ в реализме делал возможным изображать психологическую готовность к бунту, более того — обнаружить саму потенцию протеста и закономерность его возникновения и, наконец, позволял раскрыть рождающуюся громадную нравственную силу у мятежника.
Пушкин не проповедовал революции и не призывал к мятежу. Он открыл трагедию русского бунта. Но все его творчество, и прежде всего творчество 1830-х годов, было пронизано поэтизацией мятежа, выявлением социально-исторических закономерностей, заставляющих вступать и борьбу за свободу человека, народа. Символическое Начало позволяло реалисту Пушкину воодушевлять своих читателей прозрением будущего.
Духовная эволюция Евгения и проявляет ценность и неизбежность рождения протеста, жажды возмездия обидчику, в роли которого выступала необъятная императорская власть. Художественно убедительно показанное преображение Евгения (протест поднимает его К повой, высокой трагической жизни, таившей в себе близкую и неминуемую гибель) уравнивает его с Петром — великим человеком и самовластным государем. Евгений отваживается грозить будущим возмездием. И эта угроза страшна самодержцу — ибо он понимает, какая грозная сила сокрыта в протестующем, поднявшем мятеж человеке.