Вы находитесь: Главная страница> Пушкин Александр> Многообразие игровой стихии и авторское новаторство в «Повестях Белкина» А.С. Пушкина (по повести «Гробовщик»)

Сочинение на тему «Многообразие игровой стихии и авторское новаторство в «Повестях Белкина» А.С. Пушкина (по повести «Гробовщик»)»

План сочинения

1. Вступление. Традиционный материал и своеобразие пушкинского стиля.

2. Основная часть. Уход от литературной традиции.

? Античные мотивы в описании дома Адриана Прохорова.

? Традиционность роли гробовщика в английской литературе эпохи Возрождения и пушкинское видение героя.

? Герой из простонародья и традиционные принципы изображения его в русской литературе XVIII — начала XIX века. Объективность А.С. Пушкина.

? Реминисценции из произведений классицистов и сентименталистов в описании пирушки у Готлиба Шульца. Разговор автора с читателем.

? «Гробовщик» и «Каменный гость»

? Мотив круга в повести

3. Заключение. Многообразие игровой стихии повести «Гробовщик» и авторская оригинальность.

Умелое применение традиционных мотивов, ситуаций, использование сюжетов, образов, уже известных в литературе, — неотъемлемое свойство поэтики А.С. Пушкина. При этом он заново осваивал и перерабатывал традиционный жизненный материал. Стоит отметить, что для русской литературы начала 19 века прием использования известных или даже «чужих» сюжетов, тем, мотивов, был вполне приемлемым. А.С. Пушкин в этом плане не только не боялся заимствований, но нередко и сознательно прибегал к ним, полемизируя с уже известными писателями в принципах подачи жизненного материала, в освещении конфликта, в расстановке повествовательных акцентов. Эта особенность авторской поэтики нашла свое отражение уже в «Повестях Белкина», первом прозаическом реалистическом произведении А.С. Пушкина. Попробуем проанализировать в этом отношении повесть «Гробовщик».

Главным действующим лицом в повести В.С. Пушкина выступает мелкий ремесленник, гробовщик Адриан Прохоров. Сюжет повести — новоселье, переезд героя на новое место жительства, в желтый домик, о котором он давно мечтал. И уже первый интерьер здесь вводит античные мотивы. Описывая новое жилище Адриана, автор замечает: «Над воротами возвысилась вывеска, изображающая дородного Амура с опрокинутым факелом в руке, с надписью: «Здесь продаются гробы простые и крашеные, а также отдаются напрокат и починяются старые». Образ «дородного Амура с опрокинутым факелом» (эмблемы смерти в античности) вводит в повествование «высокие» мотивы, перекликаясь с эпиграфом из оды Г.Р. Державина «Водопад» «Не зрим ли каждый день гробов, Седин дряхлеющей вселенной?». Так в маленький, будничный, мещанский мирок своего незамысловатого героя, простого ремесленника А.С. Пушкин вводит темы и мотивы, являющиеся принадлежностью высоких поэтических жанров.

Далее, повествуя о своем гробовщике, автор заявляет свое оригинальное видение данного литературного типа. Характеризуя героя, А.С. Пушкин вспоминает о гробовщиках Шекспира и Вальтера Скотта. И это сопоставление не случайно. Как замечают исследователи, в «Гамлете» и в «Ламмермурской невесте» гробовщики — «фигуры эпизодические», призванные судить мир с точки зрения народного мироощущения[38 — Петрунина Н. Первая повесть Пушкина. — В мире отечественной классики. Сборник статей. М., 1987, с. 137–138.]. В определенном смысле эти образы функциональны — призваны подсветить центральные сюжетные коллизии и несколько оттенить образы главных героев — Гамлета и Эдгара Рэвенсвуда. И У. Шекспир, и В. Скотт делают своих гробовщиков некими устойчивыми символами, воплощающими мораль здравого смысла, соседство жизни и смерти, смеха и слез. А.С. Пушкин же объектом своего изображения делает именно гробовщика, пытаясь раскрыть внутренний мир героя, пытаясь проникнуть в его мысли и чувства, ощущения и переживания[39 — Там же, с. 138.]. Герою из простонародья поэт не отказывает в сложности душевных движений.

Русские сентименталисты и романтики также часто изображали героев из народной среды. При этом образ подавался либо в комическом плане (В.И. Майков «Елисей, или Раздраженный Вакх»), либо в духе сентиментального морализирования (Н.М. Карамзин «Бедная Лиза», В. Измайлов «Ростовское озеро»). Пушкину же удается избежать каких-либо явных и однозначных оценок ситуации или характера героя. Сохраняя определенную объективность, А.С. Пушкин потихоньку отделяет себя от своего героя. Автор сравнивает своего Адриана с гробовщиками Шекспира и Вальтера Скотта, избегая подробных описаний русского кафтана Прохорова и европейских нарядов его дочерей (в противовес «нынешним романистам»), сравнивая будочника Юрко с почтальоном А. Погорельского, изобразившего в романтической повести «Лафертовская маковница» будничную жизнь московской мещанской среды с большой естественностью, поэтичностью, мягким юмором.

В рассказе о будочнике Юрко возникает также мотив войны 1812 года, мотив, как бы предваряющий будущую ситуацию противостояния гробовщика «басурманам». В сцене дружеской пирушки у Готлиба Шульца мы также встречаем реминисценции из произведений сентименталистов и классицистов. Так, описывая новую будку Юрко, А.С. Пушкин вспоминает сказку А. Измайлова «Дура Пахомовна»: «…Юрко стал опять расхаживать около нее с секирой и в броне сермяжной». Изображая гостей сапожника, бывших навеселе, автор обращает внимание на переплетчика, «коего лицо казалось в красненьком сафьянном переплете». Цитата эта — измененный стих из комедии Я. Княжнина «Хвастун»: «Лицо широкое его как уложенье Одето в красненький сафьянный переплет». Таким образом, автор ведет свой неявный, завуалированный разговор с читателем.

Во сне Адриана Прохорова возникает мотив, сближающий повесть с пушкинским же «Каменным гостем», что неоднократно отмечалось в литературоведении. Как Дон Гуан приглашает на ужин статую покойного Командора, так и гробовщик, обидевшись на соседей, созывает к себе на новоселье «мертвецов православных». Однако Дон Гуан считает Командора своим врагом, он открыто смеется над ним. Адриан же, напротив, ищет защиты у своих клиентов, подтверждения ценности своего ремесла: «…чем ремесло мое нечестнее прочих? разве гробовщик брат палачу?». Но в обоих произведениях Пушкина мертвецы вершат свой суд над героями. Причем в «Гробовщике» бывшие клиенты Прохорова взывают к его совести и профессиональной этике. Некогда продал он первому клиенту, сержанту Курилкину, сосновый гроб, выдав его за дубовый. И сейчас в этом кошмарном сне именно отставной сержант Курилкин «простер ему костяные объятия». Так, метафизическое переходит на уровень внутреннего конфликта (героя с собственной совестью).

Наконец, большую роль в повести играет мотив круга. Гробовщик в повести движется по кругу в буквальном смысле («…тощая пара в четвертый раз потащилась с Басманной на Никитскую…», во сне он «целый день разъезжал с Разгуляя к Никитским воротам и обратно») и в переносном (каждодневные хлопоты, заботы и повторяемость событий). Здесь возникает неявная параллель с описанием кругов ада, которые проходят персонажи Данте[40 — Панфилов А.Ю. Повесть Пушкина «Гробовщик». 3. Топография Москвы. — Журнал «Самиздат». Электронная версия. www. zhurnal.lib.ru]:

Как журавлиный клин летит на юг
С унылой песнью в высоте надгорной,
Так предо мной, стеная, несся круг
Теней, гонимых вьюгой необорной…

Так возникает мотив кругов ада, на который обречены грешники, мотив ответственности человека за все поступки, совершенные в жизни. И опять незамысловатый эпизод из жизни мелкого ремесленника обретает у Пушкина космическую глубину. Но, кроме того, мотив кругового движения обретает у поэта и иной смысл: сознание гробовщика пытается вырваться из бесконечной рутины жизни, бытовых хлопот, этой «езды по кругу». И пробуждение героя окрашивается в радостные, мажорные тона, примиряющие его с жизнью: «Солнце давно уже освещало постелю, на которой лежал гробовщик. Наконец открыл он глаза и увидел перед собой работницу, раздувающую самовар».

Таким образом, игровая стихия повести «Гробовщик» многообразна. Это своеобразный синтез, включающий и античные мотивы, и неявные параллели с сюжетом Данте, и обращение к европейской культуре эпохи Возрождения, и автореминисценции, и реминисценции из русских писателей — классицистов, романтиков. Синтез, открывающий нам новые грани уже знакомых культурных явлений и процессов.