Если бы замысел Пушкина был осуществлен, то образ «главного лица» романа, естественно, выступил бы в существенно ином освещении. Поскольку этого не произошло, Онегин, каким он показан в романе, каким вошел в сознание читателей и критики, в историю русской литературы и русской общественной мысли, являет собой, как уже было сказано, исключительно яркий образ «липшего человека», «умной ненужности» (Герцен), впервые с такой правдой и полнотой художественно открытый Пушкиным. И, надо добавить, именно то, что Онегин остался таким, способствовало широчайшему обобщающему значению данного образа, делало его типическим для всего дворянского периода русского освободительного движения. «Образ Онегина настолько национален,- писал в начале 50-х годов Герцен,- что встречается во всех романах и поэмах, которые получают какое-либо признание в России, и не потому, что хотели копировать его, а потому, что его постоянно находишь возле себя или в себе самом».
Но уже одно намерение автора сделать Онегина декабристом особенно наглядно показывает, какой жгучей злободневностью был проникнут замысел пушкинского романа в стихах, какими крепкими нитями был он связан с важнейшими событиями и актуальнейшими общественно-политическими вопросами современности.
Подобно Онегину, столь же жизненны, реалистичны и другие образцы (Ольга, Ларина-мать, няня). При наличии самой яркой индивидуализации, портретности (прототипов для Татьяны современники находили еще больше, чем для Онегина) все это типические образы, причем все они не только поставлены в типические обстоятельства, но и объясняются ими. В то же время их типичность не лишает их общественно-исторической конкретности. «Он любил сословие… к которому принадлежал сам,- писал о Пушкине Белинский,- и в «Онегине» он решился представить нам внутреннюю жизнь этого сословия, а вместе с ним и общество в том виде, в каком оно находилось в избранную им эпоху».
Многие реакционные критики пушкинского времени, проповедники теории «официальной народности», упрекали поэта за то, что он сделал главных героев своего романа дворянами. Предвосхищая в известной мере позднейшую оценку Д. И. Писарева (хотя, понятно, она была сделана совсем с других идейных позиций), они даже объявили за это Пушкина «по преимуществу поэтом так называемого большого света или, что все равно, поэтом будуарным». Против этих реакционных критиков, проповедников «лапотно-сермяжной народности» решительно выступил Белинский. «Высший круг общества» (или «среднее дворянство», как точнее определял критик этот «высший круг») в 20-е годы XIX в. находился «в апогее своего развития», был тем общественным слоем, «в котором почти исключительно выразился прогресс русского общества». Поэтому то, что поэт отразил жизнь этих наиболее передовых общественных кругов и дал почувствовать историческую трагедию, выпавшую на их долю, как раз и делает, по мнению Белинского, пушкинский роман «первым истинно национально-русским, национально-художественным» созданием новой литературы.
Изображение «исторической эпохи» — своей современности — Пушкин дал не только крупным планом; оно объемно, можно сказать, стереоскопично. С такой же истиной, полнотой, верностью действительности и одновременно величайшей художественностью, как первый план, разработан поэтом и весь тот пестрый фон, на котором четко выписывается основная фабульная линия, и рельефно выступают образы главных действующих лиц.
Ничего хоть сколько-нибудь подобного такому широчайшему, поистине «энциклопедическому» охвату всех сторон русской жизни не было ни в одном произведении русской литературы до Пушкина. Причем гениальный поэт-живописец, Пушкин является здесь и художником-социологом, способным не только вскрыть причины «недуга» Онегиных, но и четко охарактеризовать процессы, совершавшиеся в русской экономике того времени. Недаром Ф. Энгельс писал одному из своих русских корреспондентов: «Когда мы изучаем реальные экономические отношения в различных странах и на различных ступенях цивилизации, то какими удивительно ошибочными и недостаточными кажутся нам рационалистические обобщения XVIII века, например, доброго старого Адама Смита, который принимал условии, господствовавшие в Эдинбурге и в окрестных шотландских графствах, за нормальные для целой вселенной! Впрочем, Пушкин уже знал это». Здесь имеется в виду ироническое замечание Пушкина в связи с попытками Онегина, который начитался весьма популярного тогда Смита, внушить отцу, что ему нет нужды в деньгах, раз он получает со своих крепостных поместий «простой продукт»: «Отец понять его не мог и земли отдавал в залог».
Сумел Пушкин показать в «Евгении Онегине» несколькими выразительными штрихами и всю тяжесть условий жизни крестьян в самодержавно-крепостнической России. Очень ярко выступает это в рассказе няни о своем замужестве. «Вот как пишет истинно народный, истинно национальный поэт! — восклицает Белинский, приводя этот рассказ.- В словах няни, простых и народных… заключается полная и яркая картина внутренней домашней жизни народа, его взгляд на отношения полов, на любовь, на брак… И это сделано великим поэтом одною чертою, вскользь, мимоходом брошенною!»