Пушкин создавал новый театр, в котором воцари-1.К1. правда на месте педантичного правдоподобия. «Истинные гении трагедии, — объяснял Пушкин и письме к Н. Н. Раевскому, — никогда не заботились о правдоподобии…». Это был «волшебный край». А волшебство ничего нищего не имеет с копированием натуры. Ради правды на сцене и в драматургии Пушкин провозгласил условность, равную волшебству, непременным основанием народного театра.
В трагедии Пушкин превыше всего ценил «глубокое, добросовестное исследование истины и живость воображения». В этом отношении его внимание привлек IX том Истории государства Российского», выпущенный в снег Карамзиным в 1824 году.
«Я пишу и размышляю», — говорил Пушкин о своей работе над «Борисом Годуновым». Он размышлял не только над страницами новой книги Карамзина, но и над судьбой самозванцев, над участью Бориса Годунова и Григория Отрепьева.
Здесь история неприметно переходила в легенду, и народное предание, обретала поэтический смысл. Пушкин прекрасно знал, что у историков нет прямых доказательств виновности Бориса Годунова в смерти царевича Дмитрия. Этих улик или не существовало, или они были тщательно уничтожены.
Однако общее мнение сложилось не в пользу Бориса Годунова. Народ смотрел на незаконного царя-самозванца, взошедшего на престол после гибели Дмитрия, с осуждением. «Воскрешение» царевича было воспринято как чудо и как возмездие. История не признает чудес, а народная легенда вся переполнена чудесами.
Самозванец как бы «споткнулся о порог» и повторил преступление царя Бориса. Его жертвой стал царевич Федор. Чудо рассеялось, и «на феатре» оказался Гришка Отрепьев, беглый монах Чудова монастыря.
Борис Годунов и Самозванец у Пушкина похожи друг на друга. Оба самозванцы, и оба лицемеры. Каждый из них произносит «высокие слова», лицемеря и вживаясь в свою роль. А вжившись в свою роль, они повторяют эти слова уже искренно.
У Самозванца — тень Бориса Годунова, а у Бориса Годунова — тень Самозванца.
Они меняются тенями; как в волшебном зеркале.
«Кто на меня? — говорит Борис Годунов. — Пустое имя, тень…» — «Ужели тень сорвет с меня порфиру?».
И для Карамзина история Бориса Годунова была своеобразным «феатром», где мелочные требования правдоподобия отступают на второй план, открывая простор для размышления о судьбе человека и судьбе народа. Здесь намечался переход от истории к философии истории, если признать, что предание есть народная форма такой философии. Пушкин шел от факта к вымыслу ради истины. И в «Борисе Годунове» голос Пушкина звучал как «эхо русского народа». В одном из писем к Н. И. Гнедичу он говорил; «История народа принадлежит поэту».
Возможен ли театр, построенный, как «зеркало документа»? Конечно, возможен. Но театр Пушкина был другим. Это «волшебный край» народных вымыслов и народной правды.
Не случайно прикосновение к народной памяти вызвало сопротивление Николая I, который долгое время не разрешал печатать пьесу, не говоря уже о ее представлении на сцене.
«Борис Годунов» встретил сопротивление и со стороны критики. Н. А. Полевой, который взял па себя неблагодарную роль обличителя Карамзина и Пушкина,выступил и против «Истории государства Российского», и против «Бориса Годунова». Нет такого документа, доказывал Полевой, который бы подтвердил, что Борис Годунов убил царевича Дмитрия. Нет доказательств в «Истории государства Российского» у Карамзина. Что касается «Бориса Годунова», то это «сочинение еще менее выдерживает суд критики: нет!, восклицал Полевой. — …Совсем не так!»
«Цепь противоречий и ошибок составляет у него описание всех событий», — пишет Полевой о Карамзине. У Пушкина, по его мнению, «риторика и фразы, и сущая пустота и несообразность открываются в самом легком взгляде критики». Пушкин с удивлением выслушивал доводы Полевого, который отнесся к пьесе Пушкина как к расследованию уголовного дела. Пушкин в свое оправдание заметил, что у него пет никакого личного пристрастия к недоказанным преступлениям. «Это ужасное обвинение не доказано,— говорил Пушкин о судьбе Ксении, — и я лично считаю священной обязанностью ему не верить». Но одно дело «личная обязанность», а другое дело «народное мнение», «мирской суд», который идет следом за «божьим судом».