По признаку стиля их можно разделить на две группы, которые создавались почти параллельно. Во-первых, сказки с народнопоэтической стилевой основой: «Сказка о Медведихе», «Сказка о попе и о работнике его Балде» и «Сказка о рыбаке и рыбке». И во-вторых, сказки-поэмы, в которых более сильно выражено литературное начало: «Сказка о царе Салтане», «Сказка о мертвой царевне и о семи богатырях» и «Сказка о золотом петушке».
Две стилевые тенденции в сказках Пушкина впервые отметил Белинский. Упорно отвергая художественное значение пушкинских сказок, он последовательно, несколько раз делал исключение для «Сказки о рыбаке и рыбке». В рецензии 1836 г. критик поместил следующее замечание: «Впрочем, сказка «О рыбаке и рыбке» заслуживает внимание по крайней простоте и естественности рассказа, а более всего по своему размеру чисто русскому. Кажется, наш поэт хотел именно сделать попытку в этом размере и для того нарочно написал эту сказку». Спустя десять лет в одиннадцатой статье цикла «Сочинения Александра Пушкина» Белинский вновь положительно выделил эту сказку, однако подчеркнул в ней иное: «Это не народная сказка: народу принадлежит только ее мысль; по выражение, рассказ, стих, самый колорит, — все принадлежит поэту». Оценки выглядят противоречиво, но обе они точны. Доверившись в данном случае своему эстетическому чутью, критик указал на сказку, в которой поэт умело передал фольклорный стиль; но вместе с тем Белинский подчеркнул ее талантливое авторское воплощение.
«Там русский дух… там Русью пахнет!»
В. Я. Брюсов писал: «В Пушкине «все было творчество», другие — читают, перечитывают, обдумывают; Пушкин — творил то же самое, воссоздавал вторично, и это был его способ усваивать». В тридцати трех стихах нашли отражение те важнейшие особенности народной волшебной сказки, которые снова будут открыты и исследованы наукой уже после Пушкина. Идейно и тематически пролог оказался значительно шире поэмы, которая была объявлена теперь как одна из сказок чудесного кота:
…и кот ученый
Свои мне сказки говорил.
Одну я помню: сказку эту
Поведаю теперь я свету…
Это необычное, «оксюморонное» построение дает возможность рассматривать пролог как самостоятельное произведение. Чудесное является основой волшебной сказки. Оно дает радость перехода от реальности к идеалу, от сознания к подсознанию, к тайне. Словами «там чудеса»! Пушкин сразу указал на самое важное: мир сказки прекрасен, а красота ее в чудесном. Происхождение вымысла в волшебной сказке наука объяснила значительно позже. Древние славяне были земледельцами, и, как все земледельческие пароды, они обожествили землю, воду, солнце.
К подобному восприятию фантастического мира сказки ведет читателя художественная логика центрально части пролога. Единство ее мозаичных картин создай все усиливающееся впечатление «достоверности» чудесна го, соответственно возрастает и степень фантастичность вводимых образов. Первое представление о произвол! ной пестроте в композиции центральной части — это лишь внешний «поэтический беспорядок», своеобразна маскировка, идущая, вероятно, от еще недавнего романтического опыта автора. Она была нужна для того, что бы читатель «не догадался» о производимом над силами искусства «магическом» воздействии и поддало ему, а вследствие этого в полной мере почувствовал красоту сказки и «поверил» в конце в Кащея и Баб; Ягу так же, как сначала он «верил» в русалку и лешего. Порядок расположения картин имеет внутреннюю необходимость и не может быть нарушен.
Поэтический образ леса с лешим и русалкой, ж вместе с тем реальный по народным представлениям, не заметно превращается в сказочный, с избушкой на курв их ножках. Проявляя художественный такт, поэт создает неясный образ:
Там на неведомых дорожках
Следы невиданных зверей…
Зависимость волшебной сказки от поклонения древних людей солнцу особенно сильна. С ней связано золото, его красочное сияние. Золотым предметам свойственно возгорание и светоизлучение. Так характеризуется широко известный образ золотогривого коня: конь бежит, только земля дрожит, изо рту пламя, из ноздрей искры, а из ушей дым столбом. Ночью овещает сад птица с золотыми перьями (жар-птица). В сказке «Сивко-Бурка» царская дочь метит допрыгнувшего до псе па чудесном коне Иванушку своим золотым перегнем, от прикосновения которого у него во лбу сделался блеск как соньце.
Славянская обрядовая поэзия, особенно масленичная и купальская, сохранила заклинание солнца, которое должно было дать плодородие, тепло, свет. Годовой цикл славянских аграрных праздников был связан с состоянием солнца и приурочивался к зимнему солнцестоянию, весеннему равноденствию и летнему солнцестоянию. Изображением солнца в этих обрядах были костры, горящее на шесте колесо, блины, хороводы, катания по кругу.