Введение образа Екатерины II в роман «Капитанская дочка» объясняется Ю. М. Лотманом как желание Пушкина уравнять действия самозванца и царствующей императрицы по отношению к Гриневу и Марье Ивановне. «Подобность» действия состоит в том, что и Пугачев, и Екатерина II — каждый в сходной ситуации выступает не как правитель, а как человек. «Пушкину в эти годы глубоко свойственно представление о том, что человеческая простота составляет основу величия (ср., например, «Полководец»), Именно то, что в Екатерине II, по повести Пушкина, рядом с императрицей живет дама средних лет, гуляющая по парку с собачкой, позволило ей проявить человечность. «Императрица не может его простить»,- говорит Екатерина II Маше Мироновой. Но в ней живет не только императрица, но и человек, и это спасает героя, а непредвзятому читателю не дает воспринять образ как односторонне отрицательный».
Как справедливо писал исследователь, «Капитанская дочка» «настолько общеизвестное произведение», что всякое отступление от текста или «грубое насилие над пушкинским текстом» легко обнаруживаются.
Разберемся в предложенных аргументах. Исследователь утверждает, что суд осудил Гринева справедливо. Обратимся к тексту романа. Исходное обвинение, послужившее поводом для ареста, было сформулировано членом Следственной комиссии так: «по какому случаю и в какое время вошел я в службу к Пугачеву и по каким поручениям был я им употреблен?» Естественная реакция Гринева: «Я отвечал с негодованием, что я, как офицер и дворянин, ни в какую службу к Пугачеву вступать и никаких поручений от него принять не мог». Негодование Гринева оправданно, и он отвечал суду искренне. Мы знаем, что обвинение это — вымысел, оно не соответствует фактам подлинного поведения Гринева.
Возможность измены Гринева как бы подсказывалась судьям странной судьбой Гринева: его не повесил Пугачев, был он на «пирушке» у «злодеев», принял «от главного злодея подарки, шубу, лошадь и полтину денег».
Гринев разъяснил: «как началось мое знакомство с Пугачевым в степи во время бурана; как при взятии Белогорской крепости он меня узнал и пощадил». Объяснение уже почти удовлетворило членов Следственной комиссии. Дальше необходимо было сообщить цели поездки к Пугачеву — для освобождения Марьи Ивановны. Гринев из чувства такта не захотел, чтобы «комиссия потребовала ее к ответу», и потому замолчал.
«Судьи мои, начинавшие, казалось, выслушивать ответы мои с некоторою благосклонностию, были снова предубеждены противу меня при виде моего смущения. Гвардейский офицер потребовал, чтоб меня поставили на очную ставку с главным доносителем».
В этом сообщении важно то, что судьи были предубеждены против Гринева и что основой этой предубежденности явился донос Швабрина. Швабрин «повторил обвинения свои»: «по его словам, я отряжен был от Пугачева в Оренбург шпионом; ежедневно выезжал на перестрелки, дабы передавать письменные известия о всем, что делалось в городе: что наконец явно передался самозванцу, разъезжал с ним из крепости в крепость, стараясь всячески губить своих товарищей-изменников, дабы занимать их места и пользоваться наградами, раздаваемыми от самозванца».
Показания эти были откровенной ложью, грубым оговором. Пушкин сознательно подготовил читателя для восприятия их лживости. Да, Гринев из Оренбурга приезжал в мятежную слободу к Пугачеву, но он не служил у Пугачева, не был его шпионом. Более того, мы знаем, что на вопрос Пугачева о положении в Оренбурге он сказал неправду:
«- Теперь скажи, в каком состоянии ваш город.
— Слава богу,- отвечал я, — всё благополучно. — Благополучно? — повторил Пугачев. — А народ мрет с голоду!
Самозванец говорил правду; но я по долгу присяги стал уверять, что всё это пустые слухи и что в Оренбурге довольно всяких запасов». Соратники Пугачева уличили
Да, Гринев выезжал из Оренбурга, чтобы «перестреливаться с пугачевскими наездниками», но он не передавал им никаких письменных известий для Пугачева. Правда, однажды он наехал на казака и «готов был уже ударить его своею турецкою саблею», да узнал в нем урядника Максимыча, передавшего ему письмо Марьи Ивановны, в котором она сообщала о притеснениях Швабрина. Да, Гринев ездил с Пугачевым из Бердской слободы в Белогорскую крепость, но ездил для того, чтобы выручить дочь капитана. Миронова.
Верный своему решению не впутывать в следствие Марью Ивановну, Гринев отказался давать объяснения, почему он ездил с Пугачевым в Белогорскую крепость. Он заявил, что держится «первого своего объяснения и ничего другого в оправдание себе сказать» не может.
На том следствие и суд кончились. Через несколько недель Гринев-отец получил из Петербурга письмо от своего родственника князя Б., который и сообщал о приговоре суда (письмо князя приводится в пересказе Гринева-сына: «…Подозрения насчет участия моего в замыслах бунтовщиков, к несчастию, оказались слишком основательными, что примерная казнь должна была бы меня постигнуть…»).
Итак, Гринева осудили по подозрению в измене, в «участии в замыслах» Пугачева, осудили на основании ложного доноса. Я подчеркиваю: формула приговора — «участие в замыслах бунтовщиков» — основана на показаниях Швабрина, что Гринев был у Пугачева шпионом, что он изменил присяге и служил самозванцу. Пушкин не только раскрывал глубокую несправедливость царского суда, но еще и связал воедино ложный донос Швабрина и действия судей; грубая клевета подлого человека и предателя оказалась облаченной в форму приговора суда.