В личности Афанасия Фета удивительным образом сошлись два абсолютно разных человека: огрубелый, битый жизнью практик и вдохновенный, неутомимый буквально до последнего вздоха (а умер он в возрасте 72 лет) певец красоты и любви. Вот стихотворение 1888 года:
Полуразрушенный, полужилец могилы,
О таинствах любви зачем ты нам поешь?
Зачем, куда тебя домчать не могут силы,
Как дерзкий юноша, один ты нас зовешь?
Томлюся и пою. Ты слушаешь и млеешь;
В напевах старческих твой юный дух живет.
Цыганка старая одна еще поет.
Какая сила чувства, мощь поэзии, какое страстное, юношеское отношение к красоте, к любви!
Поэзия Фета недолго имела успех у современников в сороковые годы, а в семидесятых годах это был успех камерный, отнюдь не массовый. Но все же массам Фет был знаком, хотя они не всегда знали, что популярные романсы (в том числе и цыганские) — на слова Фета: «О, долго буду я в молчаньи ночи тайной…», «Какое счастие! и ночь и мы одни…», «Сияла ночь. Луной был полон сад…», «Давно в любви отрады мало…», «В дымке-невидимке», «Я тебе ничего не скажу», «На заре ты ее не буди». Это лишь немногие стихотворения Фета, положенные на музыку разными композиторами.
Лирика Фета тематически крайне бедна: красота природы и женская любовь — вот и вся основная тематика. Но какой огромной мощи достигает Фет в этих узких пределах! Вот стихотворение 1883 года:
Только в мире и есть, что тенистый
Дремлющих кленов шатер.
Только в мире и есть, что лучистый
Детски задумчивый взор.
Только в мире и есть, что душистый
Милой головки убор.
Только в мире и есть этот чистый
Влево бегущий пробор.
Это своеобразная онтология (философское учение о бытии) Фета, хотя философской его лирику назвать трудно. Мир поэта, прекрасный и полный изящества, очень узок. Грязь жизни, проза и зло жизни не проникали в его поэзию никогда. Прав ли он в этом? Видимо, да, если видеть в поэзии искусство по преимуществу. Красота и должна быть главным в ней.
Гениальна лирика природы Фета: «Я пришел к тебе с приветом…», «Шепот. Робкое дыханье…», «Какая грусть! Конец аллеи…», «Это утро, радость эта…», «Жду я, тревогой объят…» и множество других лирических миниатюр. Они разнообразны, непохожи, каждая являет собой неповторимый шедевр. Но есть общее: во всех них Фет утверждает единство, тождество жизни природы и жизни человеческой души. И поневоле задумываешься: где источник, откуда эта красота? Творение ли это Отца небесного? Или источник всего этого — сам поэт, его умение видеть, его светлая, открытая красоте душа, каждое мгновение готовая восславить окружающую красоту? В своей лирике природы Фет выступает как антинигилист: если для тургеневского Базарова «природа не храм, а мастерская», а человек в ней работник, то для Фета природа — единственно храм. Храм и фон любви, роскошная декорация для тончайших сюжетных изгибов любовного чувства. А также храм для вдохновения, умиления и молитвы красоте.
Если для Пушкина любовь была проявлением высшей полноты жизни, то для Фета она есть единственное содержание человеческого бытия, единственная вера. Эту мысль он утверждает в своих стихах с такой силой, что заставляет задуматься, не язычник ли он. У него и сама природа любит не вместе с человеком, а вместо него («В дымке-невидимке»).
В то же время во вполне христианском духе Фет считает человеческую душу частицей небесного огня, божьей искрой («Не тем господь, могуч, непостижим…»), ниспосланной человеку для откровений, дерзаний, вдохновения («Ласточки», «Учись у них — у дуба, у березы…»).
Удивительны поздние стихи Фета. Дряхлый старик в жизни, в поэзии он превращается в горячего юношу, все мысли которого об одном: о любви, о буйстве жизни, о трепете молодости («Нет, я не изменил…», «Моего тот безумства желал…», «Люби меня! Как только твой покорный…», «Еще люблю, еще томлюсь…»). Вспомним стихотворение «Я тебе ничего не скажу…». В нем выражена часто встречающаяся у романтиков мысль о том, что языком слов нельзя передать жизнь души, тонкость чувства. (Например, стихотворение Фета «Как мошки зарею…» заканчивается мечтой «О, если б без слова сказать душой было можно!») Поэтому любовное свидание, как всегда, в окружении роскошной природы, открывается молчанием: «Я тебе ничего не скажу…» Романтики не доверяли языку слов как средству выражения души человека, тем более поэта. Впрочем, иногда назвать Фета романтиком трудно: очень уж он «земной». Тем не менее, уделом героя стихотворения остается «молча твердить» слова любовного признания. Этот оксюморон (сочетание контрастных по смыслу слов) становится главным словесно-художественным образом стихотворения.
Но все-таки почему он молчит? Какая мотивировка дается этому? Вторая строка уточняет: «Я тебя не встревожу ничуть». Да, как свидетельствуют другие стихотворения, его любовь может и встревожить, взволновать девственную душу его избранницы своими «томленьями» и даже «содроганьями». Есть и другое объяснение в последней строке второй строфы: сердце героя «цветет», подобно ночным цветам, о которых сообщается в начале строфы. Вот тождество человеческой души и природы, выраженное, как и во многих других произведениях Фета, с помощью особого художественного приема, называемого психологическим параллелизмом. «Я дрожу» — от ночного ли холода или от каких-то внутренних причин. Стихотворение привлекает тонкостью и изяществом выраженных в нем чувств и естественностью, негромкой простотой их словесного выражения.
Так и вся лирика Фета: проникнута любовыо к жизни, к природе, даже любовью к самой любви.