Субъективность оценок Гринев-мемуарист передает, с одной стороны, «таинственную» для самого рассказчика очарованность Пугачевым, с другой — нескрываемое презрение к Швабрину. Именно эта субъективность повествователя объясняет однозначность и однокрасочность изображения Швабрина. Недооценка или непонимание роли рассказчика как главного героя во всем сюжетном развитии романа рождает несправедливые упреки Пушкину, что Швабрин изображен «мелодраматически», односторонне, необъективно. Заслуживает внимания и еще одна особенность построения образа рассказчика — он дан в романе и двух временных измерениях.
Мы видим двух Гриневых — семнадцатилетнего юношу, только что начавшего военную службу, и пятидесятилетнего мемуариста, литератора, умудренного опытом, много повидавшего человека. Между ними не только временная, но и нравственная дистанция.
Гринев неоднократно сообщает, что записки свои оп пишет в эпоху александровского царствования. Так, например, вспоминая о жестокой расправе капитана Миронова с башкирцем, Гринев сообщает: «Когда вспомню, что это случилось на моем веку и что ныне дожил я до кроткого царствования императора Александра, не могу не дивиться быстрым успехам просвещения и распространению правил человеколюбия». Текст романа ясно свидетельствуют, что записки свои Гринев писал, видимо, в самом конце 1800-х или в начале 1810-х годов (до Отечественной войны). Следовательно, мемуаристу было за пятьдесят лет.
Вот этот пятидесятилетний мемуарист, стараясь быть объективным, описывает и оценивает семнадцатилетнего юношу. Вспоминая прожитое, честно и правдиво рассказывая о прошлом, он снабжает нарисованные картины сентенциями. Сентенции эти идут от лица многоопытного мужа — дворянина, помещика, литератора.
Гринев рос, воспитывался и жил во вторую половину XVIII века, то есть в эпоху расцвета литературы. Его стихи заметил и похвалил Сумароков. Другой писатель — Фонвизин — более близок ему: своим творчеством он способствовал его самосознанию. В замечательной комедии «Недоросль» Фонвизин, с присущей ему иронией, даже сарказмом, изобразил жизнь провинциального дворянства. И Гринев, вспоминая, смотрит на свою юность через призму фонвизинского восприятия жизни. Оттого в гриневских воспоминаниях сильно фонвизинское начало. Оно проявляется различно. Так, образ Савельича писался с учетом того, как Фонвизин изобразил своего дядьку Шумилова в стихотворении «Послание слугам моим» и Еремевну — мамку Митрофана в «Недоросле». Картина жизни мальчика в родном доме невольно заставляет вспомнить об условиях жизни и обучении Митрофана, о его отношениях с учителем Вральманом. Но фонвизинское начало проявилось с наибольшей полнотой в стихии иронии, пронизывающей первые страницы воспоминаний Гринева.
Как известно, Фонвизин тоже писал мемуары, которые назвал «Чистосердечные признания в делах моих и помышлениях». Они не были закончены писателем, а напечатали их только в 1830 году наследники писателя. Пушкин был знаком с записками. Писатель-сатирик насмешливо описывал свое детство, свои занятия, свою юность. Пушкин наделил своего героя Гринева-мемуариста редким даром иронии. Именно так написано начало воспоминаний, посвященных годам, проведенным в родительском доме.
«Матушка была еще мною брюхата, как уже я был записан в Семеновский полк сержантом, по милости майора гвардии князя Б., близкого нашего родственника. Если бы паче всякого чаяния матушка родила дочь, то батюшка объявил бы, куда следовало о смерти появившегося сержанта…». «С пятилетнего возраста отдан я был на руки стремянному Савельичу, за трезвое поведение пожалованному мне в дядьки. Под его надзором на двенадцатом году выучился я русской грамоте и мог очень здраво судить о свойствах борзого кобеля».
Затем появился учитель-француз, который не понимал «значения этого слова», ибо в своем отечестве он был парикмахером, а, попав в Пруссию, служил там солдатом. Весь эпизод об учителе французского языка Бопре выписан Гриневым в фонвизинском духе. «Оп был добрый малый, но ветрен и беспутен до крайности»,— свидетельствует Гринев. «Мы тотчас поладили, и хотя по контракту обязан он был учить меня по-французски, по-немецки и всем наукам, но он предпочел наскоро выучиться от меня кое-как болтать по-русски,— и потом каждый из нас занимался уже своим делом. Мы жили, душа в душу…»
Вспомним эпизод занятий Гринева-мальчика географией: в доме висела «без всякого употребления» географическая карта. «Я решился сделать из нее змей и, пользуясь сном Бопре, принялся за работу. Батюшка пошел в то самое время, как я прилаживал мочальный хвост к Мысу Доброй Надежды…»
В таком духе написана вся первая глава. Стилистическая доминанта главы — ирония — вынесена даже в ее название — «Сержант гвардии»! Бопре согнали со двора. «Сержант гвардии» обрел полную свободу бездельничать и проказничать. «Тем и кончилось мое воспитание. Я жил недорослем, гоняя голубей и играя в чехарду с дворовыми мальчишками». Слово «недоросль» употреблено здесь в точном значения этого термина XVIII века — молодой дворянин, обучавшийся дома и еще пе получивший свидетельства об образовании.
Непонимание пушкинского изображения Гринева в двух временных измерениях, в конечном счете примело к стилистической глухоте исследователей романа—они не замечают иронического восприятия мемуаристом своего детства. Оттого, между прочим, описание им своей жизни воспринимается слишком прямолинейно — вот каков этот неуч-недоросль, дворянский сыпок, гонявший голубей и научившийся здраво судить и свойствах борзого кобеля… Не менее странен и вывод, что Гринев (а, следовательно, и Пушкин) с умилением описывает патриархальные нравы гриневского дома. V Ирония — любимый пушкинский метод изображения Человеческих характеров. Наделение Гринева ироией—свидетельство сознательного стремления Путина подчеркнуть объективность рассказчика, его смешливость по отношению к себе и помещичьим нравам той эпохи, его характер, лишенный тщеславия, гордыни и эгоизма. Ирония первых страниц записок Гринева призвана была сразу же вызвать доверие к его показаниям, к его летописи событий «пугачевщины».
Время работы Гринева над воспоминаниями имело для Пушкина важное значение: он писал их в начале XIX века, то есть до восстания декабристов. Его записки Пушкин получил после восстания 14 декабря — в середине 1830-х годов. «Рукопись Петра Андреевича Гринева доставлена была нам от одного из его внуков, который узнал, что мы заняты были трудом, относящимся ко временам, описанным его дедом»,— так пишет в заключении романа Пушкин от своего имени — издателя. Следовательно, внук Гринева, передавший Пушкину рукопись,— его современник, и ровесник: он родился в конце 1790-х годов. Приближение грозных событий «пугачевщины» ко времени написания «Капитанской дочки» входило в замысел Пушкина.