«Капитанская дочь, не ходи гулять в полночь…» — таков шутливый рефрен дуэли Гринева с Швабриным, а самой героине Маше при этом отводится роль пассивной ожидательницы исхода поединка. Образ дочери капитана Белогорской военной крепости капитана Миронова из 18-го века описан Александром Сергеевичем Пушкиным слишком смело. Бедная капитанская дочь из крепости на границе могла разве что удавиться на собственной косе в знак протеста — вот и весь арсенал средств борьбы с судьбой для юной девушки того времени. По воспитанию и «домостроевскому» этикету ей запрещен был выход в «горницы» на люди, а уж слово молвить наперекор родителям — и думать не сметь. Но не зря она у Пушкина не только капитанская дочка, но дочь родной матушки своей Василисы Егоровны. Мать- капитанша характер имела крутехонек: «инвалидов» в крохотном гарнизоне судила и рядила по правде своей, а не по воинскому артикулу, и мужу своему в запойный период спуску не давала. Словом, выражаясь языком одного из младших современников Пушкина, «есть женщины в русских селеньях…»
Маша не получила никакого воспитания, вернее, — получило то, какое доставалось на долю молоденькой девушки ее состояния, происхождения и общественного положения. То есть она наверняка с трудом умела писать «по-граждански», читала священные книги по «уставу». Пламенные речи наедине с Гриневым она произносить не могла, точнее — не смела. Она могла лишь молчать, потупясь, да целовать руку жениху в поясном поклоне в знак полного согласия и подтверждения того, что всецело находится в его воле, как приписывал девице «Домострой».
И вот у этой молоденькой девушки пугачевское лихолетье враз отнимает родителей и любимого. Влюбленный в Машу обольстительный обожатель Швабрин спасает ее от надругательства восставших казаков, а жених Гринев ради ее спасения идет на должностное преступление, которое затем скорый на расправу военный суд квалифицирует как «государственную измену». Но великие события рождают своих героев, в данном случае — Пугачевский бунт породил скромную героиню. Сирота сознательно «выходит из воли» родителей жениха, заключенного в крепость. Едет в Петербург и всеми правдами и неправдами добивается аудиенции у императрицы Екатерины Великой. Сюжетный поворот, достойный европейского авантюрного романа 18-го века, но только не российской действительности. У нас в Российской империи на такое могли отважиться только международные аферисты, да и то родом откуда-нибудь не восточнее Польши.
Не расчет, а любящее сердце толкнуло Машу на этот шаг. Из истории государства Российского мы не знаем примеров самодурства и жестокости со стороны великой императрицы. Даже «романные сказки» про мифическую княжну Тараканову на деле имели весьма скромные первоосновы. Екатерина Великая лично вникала почти во все дела даже не первой государственной важности, а суд над «государевыми» преступниками уж обязательно входил в эту классификацию. Дальше Пушкин ни на йоту не грешит против исторической правды — царица обязательно помиловала бы Петра Гринева, как миловала впервые оступившихся офицеров и за куда большие провинности. И обращение к ней напрямую отчаявшейся с горя невесты восприняла бы как геройский поступок, зная положение девушки в русском обществе 18-го века.
