Все философы, на протяжении двух с половиной тысяч лет всегда уделяли внимание проблеме судьбы, рока, действующего вне зависимости от наших желаний и устремлений.
Стоило людям задуматься о собственном предначертании, как встал вопрос о судьбе, о том, что существуют некие внешние силы, управляющие поступками людей, всей их жизнью.
Все мировые религии говорят о некоем божественном предназначении, предписании свыше, чему нужно следовать во что бы то ни стало.
Многие философские школы, как в прошлом, так и сейчас рассматривают проблему судьбы как нечто непостижимое, таинственное, мистическое.
Если мы обратимся к древнегреческой мифологии, которую принято считать предтечей философии, то увидим, что даже верховного бога Олимпа Зевса-громовержца, повелевавшего всеми и вся в мире, превосходили богини Мойры, которые плели нити судьбы независимо от желаний или поступков богов и Зевса в том числе.
Дать полное определение такому понятию, как судьба, крайне сложно. “Судьба” — это предопределение, неизбежность, неотвратимость, зависимость от какой-либо таинственной силы свыше. К ней применимы разные эпитеты: злая судьба, трагическая судьба, судьба как стечение обстоятельств, милостивая судьба — каждый вкладывает в понятие судьбы что-то свое.
Пушкин особенно внимателен к вопросам судьбы. Большинство персонажей или противопоставляют себя судьбе, вступая в спор, бросая вызов, или подчиняются своей неизбежной участи. С точки зрения поэта, счастье или несчастье, но в соответствии с судьбой, равно приносят состояние свободы. Можно играть с судьбой, искушая ее, в надежде убедиться, что она помнит о тебе, но нельзя подчинить себе судьбу.
Героев Пушкина можно условно разделить на две разные категории: играющие с судьбой, жаждущие предельной полноты жизни, а значит, свободные; и расчетливые, самоуверенные вступающие в поединок с судьбой, но обреченные на гибель, так как подчинили себя абстракциям, “неподвижным идеям”. К первой категории можно отнести Дон Гуана (“Каменный гость”), Вальсингама (“Пир во время чумы”), ко второй Германна (“Пиковая дама”) и Сальери (“Моцарт и Сальери”).
Герои Лермонтова также пытаются пойти наперекор судьбе, вступая с ней в спор. Среди персонажей лермонтовских произведений также можно выделить два типа: демонический и гармонический. У каждого из них свои мотивы поединка с судьбой. Героев демонического склада (Печорин, Демон) безысходность и бесцельность существования побуждали не дорожить жизнью и идти по краю пропасти. Они хотят обмануть судьбу, как Сальери и Германн. Гармонические герои (Мцыри, например) в поединке с судьбой завоевывают свободу. В этом Мцыри близок героям Пушкина, мечтающим о разрушении преград, ограничений человеческих возможностей (Гуан, Вальсингам). Рассмотрим на конкретных примерах различные категории героев Пушкина и Лермонтова, осмелившихся на спор с роком.
Дерзкий вызов бросает судьбе Дон Гуан — легендарный соблазнитель в трагедии Пушкина “Каменный гость”. Вернувшись тайно в Мадрид, Дон Гуан случайно оказывается в окрестностях Антониева монастыря — места, где он встречает Дону Анну, и, охваченный любовным азартом, во что бы то ни стало намеревается добиться у нее согласия на свидание. Вначале Дон Гуан пользуется застывшими любовными признаниями, что, по Пушкину, недостойно поединка с судьбой. Но, желая соблазнить Дону Анну, Дон Гуан готов умереть у ног возлюбленной, он испытывает такой восторг любви, что готов обнять весь мир. Такой Гуан уже способен не подчинять себя судьбе, а играть с ней, стремясь перейти границу дозволенного.
Охваченный любовным восторгом от предстоящей встречи, Дон Гуан бросает вызов року, велит явиться статуе убитого им командора и “стать у двери на часах”. Тем самым герой прикасается к тайне счастья и гроба, любви и смерти. При встрече с командором он не трусит, а мужественно принимает пожатье “каменной десницы”.
Ю. Лотман назвал гибель Дон Гуана самоубийством человека. Но эта гибель не страшит, а наоборот, утверждает идею о свободе личности.
Если, несмотря на дерзость, в Дон Гуане “страх живет” пред “тайной гроба”, то Вальсингам (“Пир во время чумы”) победил его. В небольшом местечке Шотландии разразилась страшная беда: эпидемия чумы стала косить людей. Но назло чуме устроен пир. Председатель пира Вальсингам поет наперекор всему “буйную вакхическую песню, рожденную за чашею кипящей”. Он вызывает чуму на бой, так как победил страх и получил в награду полную свободу, презирающую опасность. Вальсингам не столько спорит с роком, сколько смело принимает его. При внешней противоположности священник, осуждающий молодых людей, на самом деле стремится к тому же — победить страх смерти. И Вальсингам, и священник идут к одной цели — к победе над судьбой, над собственной ограниченностью. Оба в состоянии взять на себя ответственность за выбор и говорить с судьбой на равных: и Дон Гуан, и Вальсингам, и священник не стремятся подчинить себе судьбу, исправить в ней что-то. Их вызов оправдан внутренней свободойи готовностью к любому повороту событий, им не страшна случайность. С воцарением свободы все становится возможным.
Так же мужественно спорит с судьбой юноша Мцыри из одноименной поэмы Лермонтова. Как и пушкинские герои, он стремится к беспредельности и на три дня бежит из монастырской тюрьмы. Мцыри убеждается, что десять лет, проведенных в монастыре, в “кельях длинных и молитвах”, не изменили его характера; он не отвык в обители от священных слов “отец” и “мать”, не забыл, что у него есть родина, что она где-то там, где “в тучах прячутся скалы, где люди вольны, как орлы”. А после поединка с барсом убедился, что в краю отцов был бы “не из последних удальцов”. За три “блаженных” дня Мцыри расплатился жизнью, но все же оказался достоин поединка с судьбой.
Не таковы герои другой категории: у Пушкина — это Сальери и Германн, у Лермонтова — Демон, Арбенин, Печорин.
Уверенный в несправедливости мироустройства и определяющий право на жизнь лишь пользой, Сальери намерен все исправить. Он берет на себя право решать, жить или умереть Моцарту. В убийстве Моцарта он ищет изменения своей собственной судьбы, но его надежды рушатся от одной простой мысли — “гений и злодейство не совместимы”. В Сальери погибает не только музыкант, но и человек. Он раб абстрактных принципов и не имеет права на диалог с судьбой.
Битая карта в поединке с судьбой выпадает и Герман-ну. Человек “сильных страстей и огненного воображения”, он скрытен, честолюбив, азартен в душе, расчетлив, настойчив и последователен в достижении цели. “Будучи в душе игроком, никогда не брал он карты в руки, ибо рассчитал, что его состояние не позволяло ему жертвовать необходимым, в надежде приобрести излишнее”.
Однако природа Германна двойственна — он русский немец, холодный расчет борется со страстным воображением. Желая исключить из жизни случай, он становится в то же время единственным, кто поверил в анекдот Томского. Но даже оказавшись в непривычной для него сфере случая, Германн продолжает пользоваться испытанными средствами, рассчитывая каждый шаг. В отличие от Дон Гуана и Вальсингама, Германн несвободен, его действия автоматичны. Даже соблазняя Лизу, он пользуется текстом романа. Германн не рожден для игры с судьбой. Не случайно, когда он идет испытывать свои карты, в другой комнате играют в вист — коммерческую игру, построенную на расчете, игру, которая в большей степени свойственна Германну. Попытка подчинить или изменить судьбу, вторгнуться в мир непредсказуемого не осуществилась еще потому, что Герман-на влекло не желание соприкоснуться с неизвестным, не стремление перейти границы дозволенного, а корыстный интерес: “Деньги — вот чего алкала душа его!”. Дорогую цену заплатил герой повести, вступив в спор с судьбой, бросая ей вызов. Несвободный герой становится несвободным в крайнем выражении — в сумасшествии его мир сужается до трех карт.
Терпят поражения и “демонические” герои Лермонтова.
Печерин строго судит себя и на вопросы “зачем я жил?”, “для какой цели я родился?” отвечает, что “жил, скорее всего, из любопытства”. Возможно, было ему “назначение высокое, а в душе его силы необъятные, но он их растратил на приманки страстей, пустых и неблагодарных и стал “топором в руках судьбы”. Ощущение бессмысленности жизни и желание вернуть себе интерес к ней через поединок с судьбой, обостряющий чувства, показаны в повести “Фаталист”. Сначала Вулич, потом Печорин, испытывают судьбу. У каждого на мгновение возникает иллюзия, что он победитель. Однако это не так. Вулич гибнет, Печорину, хотя пуля и просвистела у него над ухом, и удалось взять убийцу живым, не стало отраднее жить, к нему не вернулась вера. Проигрывает и Демон, “печальный дух изгнанья”, решивший воскреснуть через любовь, но погубивший свою надежду и еще более ожесточившийся. Так же и Арбенин, увидевший в Нине спасение от бесцельной и пошлой светской жизни, не смог обмануть судьбу и повел себя с ней по законам своей прежней жизни. Таким образом, герои, пытающиеся обмануть судьбу, терпят фиаско.
Проанализировав истории различных пушкинских и лермонтовских героев, решившихся на спор с судьбой, можно сделать вывод, что, с точки зрения поэтов, достойна поединка с роком только свободная личность, влекомая желаниями соприкоснуться с тайной жизни и смерти. Те же,
кто мечтает не о диалоге с судьбой, а об исправлении ее или о каких-то с ней счетах, достойны сожаления.
