Сейчас все больше растет интерес к исследованию жизни и творчества Осипа Мандельштама. Печатаются стихи, выходят книги о нем. Издаются собрания его со¬чинений. У него появились новые поклонники. Но даже самые серьезные и умеющие углубляться в текст читате¬ли говорят, что Мандельштама нельзя понять до конца. Хотя, наверное, это можно сказать о каждом большом поэте. Равно как и то, что каждый поэт живет в свое вре¬мя, свою эпоху, которая тоже в некоторой степени дикту¬ет свои условия и «навязывает» свои образы.
Осип Мандельштам жил и творил в эпоху так назы¬ваемого «серебряного века», на рубеже 19 и 20 столетий. Этим понятием принято обозначать какое-то особое, но¬вое состояние поэзии, которой не было раньше. Его по¬явление связывают с религиозным философом и поэтом Владимиром Соловьевым. В своих мистических стихах он призывал почувствовать другой, потусторонний мир, который так отличается от реального, того, какой мы знаем. Может, поэтому Соловьева называли «магом, тайновидцем и тайнотворцем жизни». Эпоха «серебря¬ного века» богата различными течениями и направлени¬ями: это символизм, неоромантизм, футуризм и другие. Поэты «серебряного века» нашли, если можно так вы¬разиться, свой язык для общения: живой, современный и удобный. Только дали ему необычную роль. Если раньше предметом поэзии были чувства, «шепот», «нежное дыханье», то, что принято называть лирикой, то теперь ее объектом описания стал сам русский язык. Но от этого он не стал хуже, наоборот, язык предстал перед нами во всем своем великолепии. В нем нашлись необычные, которые раньше сочли бы неподходящими, слова для передачи любого потаенного чувства. А ино¬гда вместо слов можно было использовать намек, знак, символ или просто молчание. Осип Мандельштам в пол¬ной мере владел этим искусством. Но получить наслаж¬дение от его стихов можно только при внимательном и вдумчивом их прочтении. Тексты Осипа Мандельшта¬ма — это множество слоев культурной почвы. Здесь много веков и народов, языков и авторов. Здесь опыт истории и культуры. Иногда, чтобы понять, надо просто полистать толковый словарь русского языка или сло¬варь иностранных слов. Нам откроется истинное звуча¬ние слова, станут понятными и близкими языковые ва¬риации и намеки. Поэзия Мандельштама — это преоб¬ражение мира в красоту. Он сочинял магией образов и музыкой слова. Эта магическая музыка так ориги¬нально складывалась у него, что сам русский язык на¬чинал звучать как-то по-новому. Он любовался языком и открывал его красоты, неутомимо вслушиваясь в него и загораясь от таинственных побед над ним. Вспомним его стихотворение о зимнем Петербурге с дворниками в «овчинных шубах», напоминающими поэту скифскую Россию, когда Овидий пел, «мешая Рим и снег»:
О временах простых и грубых
Копыта конские твердят,
И дворники в овчинных шубах На лавках у подъезда спят.
На стук в тяжелые ворота Привратник, царственно-ленив,
Встал, — и звериная зевота Напомнила твой образ, скиф,
Когда дряхлеющей любовью,
В стихах, мешая Рим и снег,
Овидий пел арбу воловью В походе варварских телег.
Мандельштам трудился самоотверженно над сло¬вом, создавая прекрасное из его «недоброй тяжес¬ти», иногда понимая по-своему: «простоволосая шу¬мит трава»; выдумывая новые, и, наконец, связывая одно слово с другим на основании отдаленных ассо¬циаций:
И сумасшедших скал колючие соборы Повисли в воздухе, где шерсть и тишина.
Слова у Мандельштама часто не имеют прямого значения. Но к неправильностям очень скоро привыка¬ешь, и они начинают тебе нравиться, будто с ними язык становится точнее и понятнее. Образ, как и мысль поэта, приобретает глубокий личный характер, оттого даже не до конца понятый, смутный, загадочный. Но именно это и характерно для «серебряного века». Осип Мандельштам начинал как символист. А школа симво¬лизма — это прежде всего сжатость образного мышле¬ния. Несколькими словами, одним словом-метафорой выражается сложная мысль или ощущение. Слово при этом теряет свое прямое значение или преображается от соприкосновения с другими словами, отвечая глу¬бинным и подчас неясным для самого автора пережи¬ваниям:
Я сказал: виноград, как старинная битва живет,
Где кудрявые всадники бьются в кудрявом порядке.
В каменистой Тавриде наука Эллады — и вот Золотых десятин благородные ржавые грядки.
Не менее характерны для Мандельштама и такие строки: «И вчерашнее солнце на черных носилках не¬сут», или «И лес безлиственный прозрачных голосов», или «Сюда влачится по ступеням широко-пасмурным ненастьем волчий след», или «И в ветхом неводе гени- саретский мрак». В этих строках воплощена новая по¬этика, характерная для «серебряного века».
У поэзии Мандельштама есть одна характерная черта. От строк, словно высеченных из мрамора или отлитых из бронзы, на самые неличные, самые дале¬кие темы никогда не веет холодом. Потому что эти далекие темы — действительно его любовь, его стра¬дание и его счастье, его душа, принявшая миры, со¬зданные творческим воображением. О чем бы он ни грезил: о прошлом возлюбленной средиземноморской земли, о легендарной Тавриде, о скифском варварст¬ве, или о древней Москве с «пятиглавыми соборами», или о современном умирающем Петрополе с Исааки- ем, стоящим «седою голубятней», или о богослужеб¬ной торжественности полудня, — рассказ об этих ви¬дениях идет от сердца. Может, потому, что в этих стихах таится великая любовь поэта к русским судь¬бам и к русской вере:
Вот дароносица, как солнце золотое,
Повисла в воздухе — великолепный миг.
Здесь должен прозвучать лишь греческий язык:
Взял в руки целый мир, как яблоко простое.
Богослужения торжественный зенит,
Свет в круговой храмине под куполом в июле,
Чтоб полной грудью мы вне времени вздохнули О луговине той, где время не бежит.
Мандельштам является одним из создателей движе¬ния имажинистов. Имажинизм позволил поэту говорить то, о чем говорить в то время не полагалось. Иногда его строки кажутся эзоповским языком: «жестоких звезд соленые приказы», или «крутая соль торжественных обид», или «время — царственный подпасок» и еще: «Здесь пишет страх, здесь пишет сдвиг свинцовой па¬лочкой молочной». Продолжая говорить правду, свою правду, он прятал обидный для инакомыслящих смысл ее в метафорах, на первый взгляд только парадоксаль¬ных, а на самом деле — обличительных. Хотя иногда прорываются строки, довольно прозрачно указывающие на скрытый мятеж автора:
А ведь раньше лучше было.
И пожалуй, не сравнишь,
Как ты прежде шелестила Кровь, как нынче шелестишь.
…Не своей чешуей шуршим,
Против шерсти мира поем.
Лиру строим, словно спешим Обрести косматым руном.
Осип Мандельштам говорил: «К стихам у нас отно¬сятся серьезно — за них убивают». Он был прав. «Век- волкодав» задушил поэта, но не смог уничтожить со¬зданное им и оставленное нам в наследство. К каким бы течениям ни принадлежал поэт, какую бы веру он ни исповедовал и в какое бы время ни жил, в нем есть что-то свое, особенное, что отличает его от других и порождает желание вновь и вновь окунуться в мир мандельштамовских звуков и формул.
