Окончив в 1817 году лицей и определившись на службу в Коллегию иностранных дел, Пушкин поселяется в Петербурге и “жадно предается светским развлечениям”, что не мешает ему активно включиться в литературную и общественную жизнь столицы. А между тем над Россией “сгущаются сумерки” политической реакции. В противовес ей создаются первые тайные общества. Бесконечно веселые стихи А. С. Пушкина этой поры, в которых поэт славил радости земного бытия, Вакха и Киприду, были не только проявлением избытка молодости, кипящих жизненных сил, но и своеобразной формой протеста против тех настроений ханжества и мистицизма, которыми были охвачены круги высшего придворного общества во главе с Александром I.
Все чаще в стихах Пушкина в одном ряду с упоминанием Вакха, Амура, Венеры появляется слово “свобода”. Причем в устах поэта оно приобретает многозначность. Здесь подразумевается и личная независимость, дружеская непринужденность, свободный образ мыслей — “вольнолюбие”, и свобода народа — порабощенного крестьянства.
В их круге светлая свобода
Прияла праздничный венок.
Но двинулись толпы народа…
Он приближается…
Вот он, вот сильный бог!
(”Торжество Вакха”)
Пушкинский стих бунтует, ищет выхода своей кипучей энергии, желает найти справедливость в окружающем мире, нащупывает свой путь в литературе. До этого был период ученичества, когда поэт впитывал все накопленное в литературе до него. Теперь пришло время выплескивать из своей души превосходные стихи, блестящие по форме и глубокие по содержанию:
Лемносский бог тебя сковал
Для рук бессмертной Немезиды,
Свободы тайный страж, карающий кинжал,
Последний судия позора и обиды.
(”Кинжал”)
Поэт бесстрашно бросает вызов сильным мира сего, он азартен до безрассудства.
Увы! куда ни брошу взор –
Везде бичи, везде железы,
Законов гибельный позор,
Неволи немощные слезы…
И днесь учитесь, о цари:
Ни наказанья, ни награды,
Ни кров темниц, ни алтари
Ни верные для вас ограды.
Склонитесь первые главой
Под сень надежную Закона,
И станут вечной стражей трона
Народов вольность и покой.
Но сам Пушкин не верит, что тираны “склонятся” к справедливости. Эта же мысль продолжена в произведении “Анчар” — историко-философской думе о суровых, непокорных человеку силах природы и бездне, открывающейся в душе самой личности. Зло, вероятно, неистребимо, если заложено в природе человека.
В пустыне чахлой и скупой
На почве, зноем раскаленной,
Анчар, как грозный часовой,
Стоит — один во всей вселенной.
Природа жаждущих степей
Его в день гнева породила,
И зелень мертвую ветвей
И корни ядом напоила.
Интересно, что автор не берется судить Творца, его не интересует цель создания “древа смерти” — порождения “гнева”. Но в жизни ничего не бывает случайно: если есть яд, обязательно найдутся люди, пожелавшие им воспользоваться. Причем Пушкин, сопоставляя человека с животным миром, подчеркивает коварство первого. Ибо никому не нужен анчар, кроме людей:
К нему и птица не летит,
И тигр нейдет — лишь вихорь черный
На древо смерти набежит —
Умчится прочь, уже тлетворный.
И есть тиран, пытающийся завладеть чужими землями, душами, жизнями. Они сродни — тиран и анчар, потому что несут гибель окружающим:
Но человека человек
Послал к анчару властным взглядом,
И тот послушно в путь потек
И к утру возвратился с ядом.
Поэт здесь продолжает радищевскую мысль о “зверообразном самовластии”, когда “человек повелевает человеком”. Пушкину чужды оба образа: и “послушного раба”, и “непобедимого владыки”. Автору ненавистна сама действительность, при которой существуют рабы и владыки. Но он ничего не может изменить. И только силой слова поэту удается передать свой протест против сложившейся безысходности.