В 1830 году Лермонтов создает около восьмидесяти лирических стихотворений, работает над пятью поэмами и овладевает драматическим жанром: появляются стихотворная драма «Испанцы» и драма в прозе из современной жизни «Люди и страсти». Уже в этом году с достаточной четкостью определяются те черты, которые составят неповторимое идейно-художественное своеобразие облика поэта.
Стремясь уточнить то, что Белинский определил как «лермонтовский элемент», современный исследователь говорит «об идеях личности и свободы, которые утверждает поэт как самые высокие ценности и критерии. Лермонтов нашел для этих идей, существовавших и до него, особый аспект и воплотил их со страстью, своеобразием и полнотой. Творчество Лермонтова, несущее эти идеи, способствовало обострению критического сознания его современников и было целиком направлено против бесчеловечности, рабства и духовной косности». И можно без преувеличения сказать, что как центральные для поэзии Лермонтова идеи, так и особый путь их претворения в жизнь и общая направленность творчества — все это не только намечается, но уже определяется в 1830 году. И стремление к свободе как для себя, так и для всех людей, страстная и неуклонная борьба за свою личность и постоянные столкновения с обществом, в котором живет поэт и которое его не понимает или ненавидит, даже конфликт с любимой девушкой, горячий протест против лжи, лицемерия, несправедливости, сознание своей высокой миссии и трагической обреченности, жгучий интерес к судьбам родной страны, обостренное чувство истории — все это есть в произведениях 1830 года, и в стихотворениях, и в драмах, и в поэмах. Средства выражения, которыми к этому времени овладевает поэт (особенно в лирике), достигают уже большой энергии и впечатляющей силы; недостаток зрелости больше даст себя знать в поэмах и драмах.
Поэт меньше ищет опоры в произведениях других авторов, и они не так владеют его памятью, как год или два тому назад: число прямых словесных заимствований резко сократилось. Но круг литературных интересов, симпатий, пристрастий Лермонтова — насколько о них позволяют судить данные его творчества — оказывается довольно устойчивым.
Из русских писателей, привлекавших внимание Лермонтова в недавнем прошлом, продолжают вызывать в нем те или иные отголоски или по-прежнему оставаться созвучными ему в том или ином отношении Тютчев, Пушкин, Марлинский, Рылеев; прибавляется еще улавливаемый некоторыми исследователями мимолетный отголосок «Горя от ума» (из последнего монолога Чацкого) в драме «Люди и страсти», и тем самым в комментарии к Лермонтову входит еще новое имя — Грибоедов. Отголосок Тютчева — наиболее мимолетный и неясный: в новом стихотворении Лермонтова, посвященном наполеоновской теме («Наполеон» — «В неверный час, меж днем и темнотой…»), так же как и в стихотворении предыдущего года «Наполеон», проходит образ тени, появляющейся у могилы.
Далее в обеих драмах 1830 года — и в стихотворной и в прозаической — историки литературы усматривали влияние Марлинского — как в общей риторической патетике речей их положительных персонажей, так и в сцепе вызова Юрием Заруцкого на дуэль, якобы находящей себе параллель в таком же эпизоде повести Марлинского «Испытание». Последнее указание сомнительно по той причине, что подобные эпизоды являлись частыми и в драматургии и в беллетристике эпохи и что в аналогичных по расстановке персонажей сценах лермонтовской драмы и повести Марлинского нет таких исключительных особенностей, которые заставляли бы предполагать здесь прямую преемственную связь. Что же касается возможности воздействия стиля Марлинского на стиль речей в драмах его младшего современника, то она отнюдь не исключается, если принять во внимание, что негодующий пафос речей действующих лиц обоих авторов направлен против окружающей действительности, которая у них у обоих будила протест, особенно гневный и резкий у Лермонтова.
По связям с прогрессивной идейной традицией недавнего прошлого особый интерес среди лермонтовских произведений 1830 года вызывает поэма «Последний сын вольности». Это последняя по времени в русской литературе попытка обработать предание о новгородце Вадиме Храбром, о котором под 863 годом и в связи с неудачным восстанием новгородцев против их правителя варяжского князя Рюрика скупо упоминает летопись. Именно полное отсутствие подробностей, вообще — конкретных фактических данных, кроме скупого сообщения летописца о том, что новгородцы были недовольны правлением Рюрика, не хотели быть его рабами и что Рюрик убил Вадима и «многих новгородцев, советников его», оставляло широкий простор для фантазии писателей, обращавшихся к этому сюжету начиная с XVIII века.
Екатерина II, написавшая «историческое представление из жизни Рюрика», вывела Вадима противником варяжского князя в борьбе за власть и, в противоречии даже со скудными фактами из летописи, завершила конфликт благополучным концом, заставив Рюрика, изображенного просвещенным монархом, великодушно простить соперника, который после этого преисполняется чувств благодарности и преданности. Тем самым — и, разумеется, нисколько не случайно — была упразднена тема борьбы за свободу. И именно эта тема явилась определяющей в трагедии Княжнина «Вадим Новгородский», сожженной но приказанию Екатерины. Вадим показан в ней борцом за свободу, носителем республиканской идеи, предводителем восстания, которое заканчивается неудачно. Финал трагедии также представляет отступление от летописного рассказа: герой закалывается сам после того, как народ, призванный Рюриком в судьи между ним и Вадимом, умоляет варяжского князя править по-прежнему.
Уже в XIX веке — в 1803 году — Жуковский публикует начало повести в прозе «Вадим Новгородский», оставшееся без продолжения. Повесть эта всецело проникнута духом сентиментализма, оба действующих лица — юноша Вадим и старец Гостомысл — произносят чувствительные тирады и проливают слезы, но и здесь присутствует мотив скорби по утраченной свободе и былой славе родины, завоеванной чужеземцами.
Образ легендарного борца за свободу древнего Новгорода сохранял свою актуальность для передовых умов и в 1820-е годы, в преддекабрьское пятилетие. У Пушкина был замысел трагедии о Вадиме — сохранился небольшой отрывок, написанный александрийским стихом в традиции классической трагедии XVIII века, и набросок плана; и отрывок и план, относящиеся к 1821 -1822 годам, не оставляют ни малейшего сомнения в том, что содержание трагедии должно было иметь ярко выраженный политический и революционный характер, хотя, в соответствии с традицией жанра, предполагалась и любовная тема, тесно связанная, впрочем, с темой политической. Отрывок стал достоянием печати только в 1857 году, план — в 1887 году.
Наряду с трагедией — и в то же приблизительно время — Пушкин работал над поэмой на этот же сюжет. Сохранившийся отрывок (гораздо больший по размерам), описывающий возвращение героя на родину, представляет лишь начало экспозиции, а до завязки сюжета, до развития политической темы дело в нем, в сущности, не доходит; в нем господствуют пейзаж и портретная характеристика. Отрывок этот в разных вариантах (с разной степенью полноты) публиковался между 1827 и 1829 годами три раза, причем один раз — в «Московском вестнике» за 1827 год.