В программное стихотворение «Разговор книгопродавца с поэтом» (оно предназначалось в качестве поэтического предисловия-декларации к первой главе «Евгения Онегина») Пушкин включил лирический рассказ о своей любви. Такое решение обусловлено особым содержанием «Разговора…». Все могущество новой, реалистической поэтики проявилось здесь при обрисовке образа Поэта. Поэт — это Пушкин. Но Пушкин не «сегодняшний», а «вчерашний». Автор «Разговора…» изобразил самого себя, но объективно, исторично и поэтически обобщенно, показав характер Поэта в движении, в изменениях. Перед тем как познакомить читателя с автором реалистического романа, Пушкин прощается с романтической эстетикой, романтическими представлениями и идеалами.
В год написания «Разговора книгопродавца с поэтом» Поэту открылась живая красота истинно человеческой любви с ее непременным условием духовной близости. Он вспоминает о любимой женщине, с которой злой волей его разлучили. Свои чувства и память он передает в форме размышления, будто спрашивая себя:
. . .Душа моя
Хранит ли образ незабвенный?
Любви блаженство знал ли я?
Тоскою ль долгой изнуренный,
Таил я слезы в тишине?
Где та была, которой очи,
Как небо, улыбались мне?
Вся жизнь, одна ли, две ли ночи?
Последний стих беспримерен в мировой поэзии по пронзительной лаконичности раскрытия человеческого счастья любви. Особый характер этого счастья, его полнота выявляются в последующих стихах (среди вариантов):
С кем поделюсь я вдохновеньем?
Одна была. . . пред ней одной
Дышал я чистым дивным упоеньем
Любви поэзии святой.
Там, там, где тень, где лист чудесный,
Где льются вечные струи,
Я находил язык небесный,
Сгорая жаждою любви…
Она одна бы разумела
Стихи неясные мои;
Одна бы в сердце пламенела
Лампадой чистою любви!
В поэтической летописи этой любви вдруг обнаруживается провал: произошла неведомая нам катастрофа, после которой последовала заключительная часть цикла- прощальные стихи, обращенные по-прежнему к любимой женщине, но уже умершей. Некоторые моменты истории чувства могут быть извлечены из стихотворения 1830 года/»Для берегов отчизны дальней…»: в нем вспоминаются события конца 1824 года. Выше я уже говорил об этом стихотворении. Поскольку оно прочно и настойчиво связывается с Ризнич, а его изучение сводится к расшифровке имени, мне пришлось доказывать, ссылаясь на текст стихотворения, что оно никакого отношения к Ризнич не имеет. И я повторяю, что спор этот был вынужденным стихотворение действительно ни в какой расшифровке имени не нуждается.
Сейчас важно обратить внимание на некоторые реалии этого стихотворения. В уже анализировавшихся стихотворениях место встреч и любовных свиданий характеризуется устойчивыми описаниями: «Там, там, где тень, где лист чудесный, Где льются вечные струи» или «Там море движется роскошной пеленой», «по горе теперь идет она К брегам, потопленным шумящими волнами; Там, под заветными скалами…» В прощальных стихотворениях, когда речь идет о свидании, о месте его ничего не говорится, оно не описывается. Но из общего контекста становится ясным, что оно происходило не на юге, а на севере, вблизи места «мрачного изгнания» Поэта. Изменился и характер этого свидания: вместо любовных признаний — серьезный разговор о том, как сохранить и оградить от невзгод и преследований счастье. Во время свидания, описанного в стихотворении «Для берегов отчизны дальной…», говорилось о возможном отъезде Пушкина из России вслед за уезжавшей за границу любимой. Отъезд за границу был спасением Пушкина — это конец проклятой ссылки, это желанная свобода, это возможность соединиться с любимой женщиной.
Но ты от горького лобзанья
Свои уста оторвала;
Из края мрачного изгнанья
Ты в край иной меня звала.
Ты говорила: «В день свиданья
Под небом вечно голубым,
В тени олив, любви лобзанья
Мы вновь, мой друг, соединим».
По лирическим стихотворениям нельзя строить биографию поэта. Это очевидная истина. Но мы знаем, что в стихах Пушкина довольно точно запечатлелась его жизнь. И потому возможно проверить биографией поэта некоторые реалии стихотворения.