Марья Кириловна предстает в романе как лицо, внутренне родственное Владимиру Дубровскому но во многом противостоящее ему. Она «пылкая мечтательница» и «особенно» доброжелательствовала Владимиру, «видя в нем героя романического».
«Воспитанная в аристократических предрассудках»; Маша Троекурова «не обратила никакого внимания на молодого француза», так как «учитель был для нее род слуги». И только случай с медведем доказал ей, что «храбрость и гордое самолюбие не исключительно принадлежат одному сословию».
Такое открытие позволяет Маше влюбиться в Дефоржа, хотя она сама еще в том себе не признавалась. И это не только застенчивость первой любви, но и «невельная досада» на то, что ее избранник — учитель-француз. «Гордость и боязливые сомнения» заставляют Марью Кириловну ожидать от Дефоржа «признания, желая и опасаясь его». Коллизия между чувством и предрассудками ее среды выражена во внутреннем монологе Маши:
«… она чувствовала, что ей было бы неприлично слышать такое объяснение от человека, который по состоянию своему не мог надеяться когда-нибудь получить ее руку», и готова была принять признание в любви и «с аристократическим негодованием», и «с безмолвным участием».
Однако перечь границу между бедным Дефоржем и аристократической «барышней» в идиллии маскарада оказалось делом куда более легким, чем связать судьбу с разбойником Дубровским. Маша, потрясенная признанием: «Я не француз Дефорж, я Дубровский», на все призывы не отвергнуть его преданности отвечает молчанием и слезами. И только страх погубить Дубровского заставляет ее прошептать: «Обещаюсь».
Любовь в «Дубровском» оказывается сном, в который тревожно и разрушительно врывается реальная жизнь. Маша первая чувствует незаконность и нереальность счастья.
Дубровский больше не всесилен, его дерзости поставлен предел. «Охранная грамота» любви теряет здесь силу, как это случилось в истории дружбы бы отцов. И Дубровский, поразительно осведомленный во всем, что совершалось, и появлявшийся в ту самую минуту, когда был необходим, теряет волшебство всеведения и является спасти Машу, когда уже поздно, когда она обвенчана с князем.
Внешне все опять представлено как «нечаянным случай», который «все расстроил». В. Г. Белинский справедливо писал о том, что случай в трагедиях Шекспира осмыслен как проявление внутренней необходимости: «Помедли Отелло одною минутою задушить Дездемону или поспеши отворить двери стучавшейся Эмилии — все бы объяснилось, и Дездемона была бы спасена, но зато трагедия была бы погублена»
Пушкинский реализм приводит к утверждению художественного детерминизма в романе. Помощь Дубровского опоздала, конечно, не потому, что мальчики слишком ревностно отнеслись к поручению с кольцом. Кстати, детская преданность чувству подводит Митю и Сашу так же, как тех; кто их послал. Саша невольно предает Марью Кириловну, не только уступая страху. Он доверчив и не понимает, что в этом случае отца следует опасаться больше, чем кого-либо другого. Митя опытен и держится мужественно, но, поспешив передать кольцо Дубровскому, он невольно указывает исправнику дорогу в стан разбойников. И здесь чистосердечие чувств оказывается губительным.
Однако в том, что Дубровский опоздал, виноваты, и конце концов, не мальчики. Маша медлила прибегнуть к помощи любимого до последней минуты: «участь супруги разбойника казалась для нее раем» лишь в сравнении с «ненавистным браком». Только оскорбленная арестом, она решается обратиться к Дубровскому. Но он «не прилетел освободить ее». У него больше нет крыльев. Он является слишком поздно.
Итогом венчания, которое совершилось в «холодной, пустой церкви», было бесчувствие. Маша, до последней минуты ждавшая Дубровского, погружается в совершенное оцепенение. Она «молчала, бессмысленно глядясь в зеркало» перед венчанием. Только благословение отца, произнесенное «тронутым голосом», возвращает Марье Кириловне способность чувствовать, но в рыданиях «голос ее замирал», и, наконец, замерла душа. Маша уже равнодушна к себе и ко всему происходящему. Для нее, как «для бедной Тани все были жребии равны». После венчания «взор ее… оказал прежнюю бесчувственность». Марья Кириловна еще любит Дубровского, выстрел Верейского заставил ее вскрикнуть и в ужасе закрыть лицо обеими руками. Но спасение свое она отвергает «с твердостью»: клятва венчания отделила ее от Дубровского.
Трагическое противостояние чувства и «предрассудков» завершилось победой законов среды. Маша готова подчиниться судьбе и не бунтует против законов общества. Она молила не убивать себя и своих чувств, но бороться, как Дубровский, не стала.
Сюжет «Дубровского» во многом напоминает шекспировскую трагедию «Ромео и Джульетта», в героях которой Пушкин видел «двух очаровательных созданий Шекспировской грации».