В фольклоре Пушкин видел не «археологическое» достояние, а живую эстафету огромного художественного опыта, обогащенного на своем многовековом пути. Набросок статьи «О русской словесности» (1830) он начинает со слов: «Уважение к минувшему — вот черта, отличающая образованность от дикости»; а завершает таким рассуждением: «Словесность наша явилась вдруг в 18 столетии, подобно русскому дворянству, без предков и родословной». Не следует, считает Пушкин, предавать забвению «предков и родословную» русской словесности, терять в культуре линию исторической преемственности.
Идея преемственности — одна из основополагающих в мировоззрении поэта. С ней связано настойчивое обращение к русской истории («Борис Годунов», «Полтава», «История Пугачева», «Капитанская дочка»). Эта идея помогает нам правильно понять и свойственное Пушкину чувство фамильной гордости, которое соединяется у него с национальным достоинством: «Простительно выходцу не любить ни русских, ни России, ни истории ее, ни славы ее. Но не похвально ему за русскую ласку марать грязью священные страницы наших летописей, поносить лучших сограждан и, не довольствуясь современниками, издеваться над гробами праотцев» («Опыт отражения некоторых нелитературных обвинений», 1830). Наконец, идея преемственности получает важное философское обобщение. В незавершенном стихотворении 1830 г. поэт писал:
Два чувства дивно близки нам —
В них обретает сердце пищу —
Любовь к родному пепелищу,
Любовь к отеческим гробам.
Животворящая святыня!
Земля была б без них мертва,
Как пустыня
И как алтарь без божества.
В одном из вариантов этого стихотворения так определена мера достоинства личности:
Самостоянье человека — Залог величия его…
Знаменательно совпадение всех процитированных материалов: 1830 г., год первой Болдинской осени, в которую были написаны не только «Маленькие трагедии» и «Повести Белкина», но и первые сказки. В восьмой статье пушкинского цикла Белинский связал национальность с изображением «образованных сословий». «Ибо, — писал критик, — чтоб найти национальные элементы в жизни, наполовину прикрывшейся прежде чуждыми ей формами, — для этого поэту нужно и иметь большой талант и быть национальным в душе». Пушкин создавал в своих сказках второй смысловой план, который мог быть понятен прежде всего «образованным сословиям» его эпохи. Под пером поэта сказка превращалась в своеобразную метафору русской жизни, становилась выражением идеала. Но к этому он пришел не сразу.
Начиная с «Руслана и Людмилы», в творчестве Пушкина связь с современностью прежде всего осуществляло художественное присутствие автора, вошедшее в саму структуру его произведений (романтические поэмы, роман в стихах). Выразить свое восприятие народной сказки он также смог только в литературной стилевой манере, включившей эмоциональный голос автора. Основу пролога к «Руслану и Людмиле» составляют одические интонации. Но впечатление не было бы таким живым и полным без присущего самому автору «веселого лукавства ума»: Там королевич мимоходом… И кот ученый свои мне сказки говорил.
В работе над литературным воплощением фольклорных сюжетов Пушкин учитывал уже сложившиеся традиции. Переработки народной сказки стали в России заметным явлением со второй половины XVIII в. (сборники Чулкова, Левшина, Попова). Это были стилизации традиционных народных сказок под авантюрно-волшебный рыцарский роман. В конце XVIII — начале XIX в. на основе народной сказки создавались «богатырские поэмы»: «Бова» Л. П. Радищева, «Бахариана» М. М. Хераскова, «Царь-Девица» Г. Р. Державина. Такие произведения нередко были фактом литературной борьбы, стимулировали поиски путей национального обновления русской литературы. В течение двух первых десятилетий XIX в. сказка проникла в разные литературные жанры: басню, фантастическую повесть, поэму. Но Пушкин пришел к своим первым сказкам прежде всего через опыт литературы в жанре баллады.