…Он поведал мне, что перед ним
Вьется путь золотой и крылатый,
Где он вышнею волей храним…
А. Ахматова
За годы революции, когда был разрушен старый быт, а новый быт в вихре событий не мог еще народиться, художественное творчество в нашей стране было таким же вихревым и взрывчатым, как время революции. Пришло царство хаоса. Невероятный раскол и сногсшибательные объединения. Образовалось большое количество творческих групп и течений. Те писатели и поэты, которые черпали свою силу в содержании старых укладов, оказались за рубежом или умолкли, а те, которые приняли революцию, пошли рядом с нею. Была еще и группа так называемых пролетарских писателей, которые хотели быть зеркалом нового, едва только показывающего ростки быта, но — увы! — на пути своем они оказались бессильны, фальшивы и подражательны, поэтому говорить о них можно только вскользь, отдавая главным образом внимание попутчикам, которые, несмотря ни на какой свист, ни на какие умолчания со стороны официальных кругов, действительно оказались талантливыми и способными воспринимать и выразить биение пульса нашей эпохи.
Сейчас можно смело сказать, что такие имена: Всеволод Иванов, Борис Пильняк, Исаак Бабель, Борис Пастернак, — действительно внесли вклад в русскую художественную литературу
Писатель, о котором бы мне хотелось рассказать, — человек нового времени. Ему не пришлось участвовать в жестоких расправах. Фанатики не посылали его в сопредельные земли. И все же он сам прошел свой путь — от заблуждения к свету.
Те, кто писал о Борисе Пастернаке, многократно повторяли это слово — «путь». И в письмах самого Пастернака то и дело встречалось это короткое крылатое слово. Тема пути — ведущая в его поздней лирике, «Стихах из романа». Перечтем их: дорога «из Вифлеема в Иерусалим», по которой проходил Иисус; путь по заснеженной степи навстречу ярким всполохам Рождественской звезды; сказочная дорога в логовище дракона и размытые колеи в «бору глухом» на Урале; дорога петербургского предместья — на ней, «как призраки белые», высыпают яблони в цвету; тот жизненный путь, о котором повествует первое из этих стихотворений, завершающих роман «Доктор Живаго»:
Но продуман распорядок действий,
И неотвратим конец пути.
Я один, все тонет в фарисействе.
Жизнь прожить — не поле перейти.
Откуда и куда вел путь, ставший символом творческой судьбы Бориса Пастернака? Он уводил к духовному возмужанию, от благополучного московского детства, семейного комфорта, обособленного мира элитарной интеллигенции.
Первые стихи Борис Пастернак написал в начале 10-х годов XX века. Среди них «Морбург», впоследствии высоко ценимый В. Маяковским. В середине 20-х годов Пастернак создает поэмы «Девятьсот пятый год» и «Лейтенант Шмидт».
Попечитель училища…
Насмерть…
Сергей Александрыч…
Я грозу полюбил
В эти первые дни февраля.
В эти первые дни февраля — певучий анапест убаюкивает, а речь-то о гибели человека, старика, имевшего несчастье принадлежать к другой фамилии и потому разорванного бомбой террориста.
Борис Пастернак мало печатался, редко выступал перед читателями. На протяжении почти трех десятилетий Пастернак постоянно был объектом грубых нападок в печати, обвинялся в формализме, безыдейности, удаленности от идей коммунистической партии и политического воспитания народа, что по тем временам было весьма небезопасным по последствиям.
Особенно часто и с превеликим обвинительным пафосом цитировалась блестящая поэтическая строфа из сборника «Сестра моя жизнь»:
В какие ладони заслонясь,
Сквозь фортку крикну детворе:
Какое, милые, у нас
Тысячелетье на дворе?
В этом веселом молодом озорстве усматривался вопиющий индивидуалистический вызов революции: мол, он совершенно знать ничего не желает про наше великое время. Прочитав это стихотворение, я не увидела в нем оскорбления и вызова великому времени. Оно никак не связано с революцией. В стихотворении речь идет о поэте, который летом «толок с стеклом и солнцем пополам» свои стихи, чтобы зимой осветить ими сырые углы и чердаки. А когда кончилось зимнее затворничество и «разгулявшийся денек» предвещает весну, поэт и задал свой весенний вопрос детворе: «Какое, милые, у нас тысячелетье на дворе?»
Перечитав стихотворение «Гамлет», я ясно представила себе всю глубину и скорбность переживаний поэта. Это стихотворение несет на себе драматическую печать автобиографичности. В нем жизнь уподоблена театральной сцене, на которой герой играет предопределенную ему трагическую роль судьи своего времени, и мольба его, обращенная к Богу, не может быть исполнена: неотвратим конец его крестного пути, он, как Гамлет, — «один», все таит в себе. «Жизнь пройти — не поле перейти».
Тема Гамлета неуловимо сочетается в стихотворении с исходным мотивом высокой терпеливости, крестного пути Иисуса Христа, выраженного в молении о чаше: «Если только можно, авва отче, чашу эту мимо пронеси». Я думаю, в этом стихотворении речь идет о беде, постигшей многих писателей в годы репрессий. Поэт молит Бога, чтобы его не постигла такая участь. Но тем не менее Пастернак подвергается гонениям и унижениям, его не признают долгие годы.
Прошло много лет двусмысленного замалчивания романа «Доктор Живаго», желания свести весь великий объем творчества Пастернака к переводческой деятельности.
Наконец издали «Доктора Живаго», и мы смогли прочитать его. И, читая роман, я убеждалась, что он, как и многие стихотворения Пастернака, является автобиографическим.
Борис Пастернак, как и герой романа Юрий Живаго, искал свой, истинный путь. Во многих высказываниях героя прослеживается социальная позиция самого автора.
Пастернак уходит от элитарного мирка друзей-литераторов, туда, где бы ему приходилось выполнять тяжелую физическую работу. И эту мечту об уходе писатель воплотил в романе.
В конце драматических странствий Живаго, худой рослый доктор в неказистой одежде, походил на «искателя правды из простонародья». Не случайно это уподобление героя «искателю правды из простонародья». Это точное определение назначения человека в этой жизни.
Да, бегство Живаго из полузамерзшей Москвы на Урал — шаг вынужденный. Но, я думаю, неправильно было бы рассматривать героя как пассивную жертву, живую игрушку стихий.
Доктор не просто бежит от жизненного неустройства, он отправляется в путь, на котором открывает сокровенную правду о себе. По свидетельству Ольги Ивинской, «Россия была вдохновением и высшей целью «Доктора Живаго». Многократно возникает в романе «огромный сад России, на глазах у всего мира вдруг запылавший свечой искупления за все беды и невзгоды человечества».
Во время размышлений о судьбе поэта вспоминаются слова самой торжественной и возвышенной церковной службы. В восьмой песне Пасхального канона, созданного великим Иоанном Дамас- кином, в каком-то восторге утверждения веры, утверждения чуда воскресшей жизни возглашается: «Возведи окрест очи твои… и виждь: се бо придана к тебе, яко богосветлая светила от запада и севера, и юга, и востока чада твоя…»
Быть может, это уподобление дерзновенно, но отечественная культура представляется мне такой сияющей вершиной, к которой «от запада и севера, и юга, и востока» приходят поклониться и послужить люди, в чьих судьбах теплится частица ликующего праздничного пламени.
Можно было бы еще многое сказать о Пастернаке, но у меня не хватит времени. И мне бы хотелось закончить свое сочинение словами самого Пастернака, которые я однажды прочитала, и они глубоко запали мне в душу.
И должен ни единой долькой
Не отступаться от лица,
Но быть живым, живым и только,
Живым и только до конца.
