Замечательное произведение А. С. Пушкина «Медный всадник» по сути своей является поэмой. Согласно литературоведческому словарю, поэма — это большое многочастное стихотворное произведение лиро-эпического жанра. Но, видимо, автору не понравилось подобное определение своего творения, и он решил дать ему другое название.
Подзаголовок «Медного всадника» — «Петербургская повесть» — прост и в простоте своей обманчив. В первой половине XIX века стихотворными повестями называли «байронические поэмы» или пародии на них. (Вспомним «Шильонского узника» В. А. Жуковского или «Кавказского пленника» того же А. С. Пушкина). «Пространственная привязка» означала не более чем «прописку» героев и событий по месту действия, Пушкина же сочинение во многом строится вопреки «байронической поэме», а атмосфера жизни северной столицы играет в нём не просто фоново, но глубоко смысловую роль. Попытка возвести жанровую родословную «Медного всадника» к какому-либо поэтическому виду, уже разработанному к тому времени русской литературой, вряд ли увенчается успехом. Скорее этому произведению придется искать аналогичное в прозе. Именно у неё Пушкин заимствовал разработанный до мелочей канон повести.
Судя по первой черновой рукописи «Медного всадника», пушкинское стремление как бы отдалиться от традиций и классицисткой и «байронической» поэм неслучайно. Автор внутренне сопротивлялся их тяге к героизации, к интонации воспевания кого бы то ни было:
Запросом Музу беспокоя,
Мне скажут может быть опять,
Зачем ничтожного Героя
Взялся я снова воспевать…
В центре внимания автора стоит «маленький человек» с его «маленькими» мечтами, заботами и проблемами. Пушкин намеренно подчёркивает его непримечательность; в не вошедших в конечный вариант произведения строках автор писал:
Как все, он вел себя нестрого,
Как все, о деньгах думал много.
Как все, сгрустнув, курил табак,
Как все, носил мундирный фрак.
Евгений ничем не отличается от остальных жителей Петербурга, он не строит грандиозных планов, не совершает героических подвигов, он живёт обычной жизнью, тихо мечтая о семейном счастье:
Он кое-как себе устроит
Приют смиренный и простой
И в нём Парашу успокоит…
Наряду с героем меняется и образ автора: перед нами уже не всеведущий певец свершающихся событий, а доверительный повествователь, неторопливый собеседник, далёкий от обладания конечными истинами мира и потому не декларирующий их, а различающий вместе с читателями. Меняется и угол зрения на жизнь. Вместо просторного, лишенного незначительных деталей художественного пространства перед нами достоверная, до мельчайших подробностей воссоздаваемая картина совершенного бытия.
Всё это образует структурные границы стихотворной повести. Конечно, в «Медном всаднике» присутствуют и элементы исторической поэмы: Пушкин описывает реальное наводнение, произошедшее в 1803 году, в одном из эпизодов появляется «покойный царь», неназванный Александр I. Документальность отмечена в авторском «предисловии» и в «примечаниях». Но наводнение для Пушкина не просто яркий исторический факт, он взглянул на него как на своеобразный «документ» петровской эпохи. К тому же сам Петр I не появляется в поэме как исторический персонале (он «кумир на бронзовом коне» — изваяние, обожествленная статуя). Пушкин ничего не говорит и о времени его царствования. Автора более интересуют итоги деяний Петра, их роль в судьбе «маленьких людей».
В результате повествовательное начало в «Медном всаднике» оказывается гораздо активнее лирического поэмного. Вход в его мир автор открывает не торжественным вступлением, а небольшим суховатым предисловием со ссылкой на газетно-журнальные источники: происшествие, описанное в сей повести, основано на истине. Подробности наводнения заимствованы из тогдашних журналов. Любопытные могут справиться с известием, составленным В, Н. Верхом. Если последовать этому совету Пушкина, можно удостовериться в том, что известия эти первоначально печатались в «Северной пчеле» и принадлежали перу Фаддея Булгарина, что придаёт пушкинскому предуведомлению второй, неявно-полемический смысл, возможный только потому, что не подвиги героев, не мощное дыхание эпоса и свобода лирической стихии, а бедная, рядовая, «нормальная» жизнь, оторванная от величия истории и вместе с тем вопреки собственной воле оказавшаяся полем приложения грандиозных исторических, всечеловеческих сил, находится в центре внимания автора «Медного всадника».
Пушкинское жанровое определение как бы предупреждало, что читателю предстоит погрузиться в мир бытовых отношений «обыкновенного героя», но в недрах чиновничьего быта таится зародыш петербургского мифа, и обыденность чревата философскими обобщениями. Д. Д. Благой считает, что в «контрасте двух Петербургов» выражается глубокое осмысление Пушкиным «сложной исторической диалектики петровских преобразований». Действительно, то, что в «Медном всаднике» образ автора и образ Евгения разведены композиционно, не отождествлены (как в традиционных поэмах), даёт возможность выявить позицию автора, отношение Пушкина к неоднозначным социально-историческим характерам.
«Медный всадник» концентрировал раздумья А. С. Пушкина над итогами петровских государственных преобразований, над их историческими следствиями. Писатель пришёл к выводу, что исторически необходимое для России упрочение российской государственности не принесло счастья простым людям и потому вызвало социальные потрясения.