Замысел «Доктора Живаго» возник у Пастернака впервые еще осенью 1917 года. Именно тогда, когда все изменилось в жизни страны, и поэт стремился осмыслить страшные события тех лет. В разговоре с Мариной Цветаевой в 1926 году Пастернак с болью говорил, что он хочет «вернуть истории поколение, видимо, от нее отпавшее», к которому причислял и себя.
«Смерти не будет» — так звучал вариант названия будущего романа. Был и другой — «Мальчики и девочки».
А между тем «Доктор Живаго», как замечает Д. С. Лихачев, даже не роман — «перед нами автобиография, в которой удивительным образом прослеживается жизненный путь самого поэта».
Когда начинаешь читать это произведение, то сначала трудно понять, что к чему, но постепенно окунаешься в мир героев Пастернака.
Этот мир в начале романа — мир русской интеллигенции. Читаешь, например, описание уклада жизни в доме Анны Ивановны: какие дружеские и теплые отношения царят между Юрой Живаго, Мишей Гордоном и Тоней Громеко! Это образованные мальчики и девочки, которые получили большое духовное наследство. «Юра кончал медиком, Тоня — юристкой, а Миша — филологом по философскому отделению». Молодежь прилежно училась и весело отдыхала.
Вспомним, как прекрасно описана в третьей главе елка у Свентицких. Сколько света, смеха, танцев! Но именно с этого вечера и начинается круговорот событий: встреча Юрия с Ларой при «неожиданных обстоятельствах», смерть Анны Ивановны, революция, гражданская война…
События надолго отрывают Живаго от семьи. «Три года перемен, неизвестности, переходов, война, революция, потрясения, обстрелы, сцены гибели, сцены смерти…»
Революция и гражданская война принесли боль России. Вся земля утопает в море крови братоубийственной войны. Брат убивает брата, сын — отца. Страшно! Жутко! Перед лицом смерти все равны: «красный белеет от смерти, белый становится красным от крови». Смерть не щадила никого. В романе Б. Пастернака «Доктор Живаго» мы видим, как умирают бывшие гимназисты и партизаны. Они верили в заступничество Бога, и белые, и красные. Они едины перед Богом, перед смертью, а вынуждены убивать друг друга. Вспомним расстрел одиннадцати виновных в заговоре и двух самогонщиков. Ведь это были свои товарищи, до боли родные люди в отряде, и их расстреливают. И кто же? Свои. Их пытали, унижали до такой степени, что они лишились человеческого облика.
Вспомним жуткий эпизод из романа. Памфил Палых дошел до отупенчя, роковой безысходности. Чтобы избавить жену и дет„й от будущих страданий и сократить свои собственные, он зарубил жену и трех детей. Таких искалеченных судеб было тысячи. Людская жизнь обесценилась, она ничто в сравнении с громадным историческим процессом. Война — «узаконенное и восхваляемое смертоубийство». Такой вывод напрашивается, когда читаешь это произведение.
А возможен ли был другой путь — путь наблюдателя, «глазеющего» на все происходящее? Именно таким путем пытался пойти Юрий Живаго, но война взяла свое: Живаго берет в руки оружие. Она вовлекает в свой водоворот героев и лишает их собственной воли.
После скитаний доктор возвращается в Москву, уже советскую. Начинаются годы лишений, борьбы за выживание. Шла гражданская война, на третий год которой в народе сложилось убеждение, что «жизнь прекратилась, все личное кончилось, ничего на свете не происходит, а только убивают и умирают…»
У героя много слабостей, но несмотря на это он — личность: талантлив, пишет прекрасные стихи, по-настоя-щему интеллигентен. Именно это делает его совершенно неспособным к насилию. Герой очень тонко чувствует эпоху, но активно вмешиваться в события, потрясающие ее, не хочет, и это огромное его достоинство — «не исказить голос жизни, звучащий в нем».
Его друзья и сверстники приспосабливаются, гордясь тем, что им удалось сохранить внешнюю интеллигентность. А Живаго постепенно опускается, страдает, упрекая себя в безволии. Для окружающих он попусту растратившийся человек. «Не выдался», — говорит о нем дворник Маркел.
Герой видит страшное духовное обнищание своих современников. Именно в этом смысле следует понимать его слова: «Дорогие друзья, о, как безнадежно одинаковы вы и круг, который вы представляете… Единственное живое и яркое в вас, это то, что вы жили в одно время со мной и меня знали». Так мысленно обращался Живаго в 1929 году к Дудорову и Гордону. Он несмотря на время катастроф, в которое ему пришлось жить, сумел сохранить свою живую душу, спасти ее.
Перед смертью доктор делает вывод, что эту душу «нельзя без конца насиловать безнаказанно». Тот, кто это допускает, становится живым мертвецом.
Роман меня потряс. Я по-другому взглянула на нашу историю, на нашу жизнь. Узнала иного Пастернака.
Судьба книги была трагической. Впервые напечатанная на итальянском языке, на родине она находилась под запретом, заклейменная как антисоветская. Разнузданная антипастернаковская истерия в газетах и журналах вынудила писателя отказаться от Нобелевской премии. Но ведь «рукописи не горят». И роман все-таки пришел к нам, нашел своих читателей.