Хотя Маяковский родился в горном кавказском селе, большая часть его жизни прошла в городах — Кутаиси, Москве, Петербурге. Он хорошо знал жизнь большого города, видел его социальные контрасты, прекрасно осознавал значение урбанистической темы в литературе и искусстве и посвятил ей большинство своих ранних лирических стихов. Мы находим их во всех дореволюционных поэтических сборниках Маяковского: «Пощечина общественному вкусу», «Я», «Садок судей». «Требник троих», «Дохлая луна», «Рыкающий Парнас».
Маяковский довольно подробно описывает в некоторых своих ранних стихах город. Он рисует дома, их крыши и трубы, торговые шатры и лотки, сваи мостов, улицы, трамваи и рельсы, площади («Уличное»), водосточные трубы («А вы могли бы?»), театральные тумбы, автомобили, афиши («Театры»), «выжженный квартал», дымы, фонари, переулки, тротуары («За женщиной»), трактир («А все-таки»). Маяковский не столько описывает все эти детали, сколько или называет, или очень кратко их характеризует метким стихом. Но из совокупности этих подробностей слагается обобщенная картина большого города или его части.
Как же поэт оценивает город? Надо сказать, что в первых своих городских стихах, таких как «Уличное», «Порт», «Ночь», лирический герой и его «я» как будто отсутствует, и порой бывает затруднительно определить отношение поэта к изображаемому. Но постепенно это «я» начинает чувствоваться и даже выдвигается на первый план (сборник «Я»). Вместе с ним приходит определенное выражение чувств, в частности, явное неприятие этого города.
Маяковский отчетливо видит уродливость городских построек. Он видит «гроба домов», «кривую площадь», «решетку проводов», «змеевидные рельсы, тянущиеся «из пасти трамвая», «башен кривые выи», «лысый фонарь», «дымчатый шерсти клок» из труб, провалившуюся улицу, «как нос сифилитика». Он замечает, как весь город «вывернул вдруг. Пьяный на шляпы полез». А потом приполз к стопам горы, как жалкое пресмыкающееся, «гадко покорное» («В авто»).
Город трагичен. В нем постоянно происходит насилие и глумление над человеком, что ярко показано в стихотворении «За женщиной»; здесь ярко гибнут люди, всегдашние жертвы. В «Адище города» подслеповатого старикашку сбивает дьявол- автомобиль, а затем на него «с разбегу» надвигается трамвай, «взметнув зрачки». Толпа сбивает с ног и мнет старушонку, и та, крестясь, что-то кричит про черта («Вот так я сделался собакой»). Обезумевший дирижер вешается на люстре («Кое-что по поводу дирижера»), «умирают дети». Город предстает как мучитель и садист. Поэтому человек здесь издает «непрожеванный крик» («А все-таки»), мучается «мама больная», «людям страшно», «лиф души расстегнули». Вот почему так часто здесь плачут. Образ слез становится устойчивым и повторяющимся в этих стихах. Что-то «плакало темно» на возвышении («В авто»), «слезают слезы с крыши в трубы» («Кое-что про Петербург»); разревелась скрипка («Скрипка и немножко нервно»); плачут, играя, музыканты, исторгая «горсти медных слез» («Кое-что по поводу дирижера»).
Самое интересное, наверное, в решении Маяковским темы города — это обращение к миру вещей. К ним поэт очень внимателен. Дело в том, что эти вещи тоже, как и люди, страдают. В «силках проводов» гнутся «лебеди шей колокольных» («Из улицы в улицу»); белый зуб мола рвет в куски волны «простыни вод», лодки прижимаются «в люльках вдохов» к «сосцам железных матерей» («Порт»); «из ран лотков сочилась клюква», напоминая о крови («Уличное»). И чем больше очеловечиваются вещи, получая от поэта чувства живых существ, тем больше раскрывается трагедия человека.
Но вещам и явлениям в ранних стихах Маяковского дана и другая роль. Нередко они обступают человека, душат его, преследуют. Это очень хорошо показано в стихотворении «Из улицы в улицу». «Мы завоеваны!» — слышится людской стон. И в качестве завоевателей называются ванны, души, лифт. Туман, «с кровожадным лицом каннибала, жевал невкусных людей» («Еще Петербург»).
Давит на человека и само небо с его «распухшей мякотью» С него смотрит на город «какая-то дрянь» («Еще Петербург») оно глядит «в белый глаз лицом безглазым василиска» («Уличное»); оно враждебно людям, и у человека появляется жела- ние вступить с ним в войну, вонзить в него «слов исступленных кинжал» («Несколько слов обо мне самом»). В итоге город предстает как страшный ад. Причем «адище города» размножено окнами на крохотные «адики» и «адки» квартир, в микромире которых так же гадко, как и за пределами «небоскребов» и «гробов домов» («Адище города»).
В то же время у Маяковского есть и другой подход к городу — живописный. Поэт нередко смотрит на него как художник. Воссоздавая городской пейзаж, он всматривается в его краски, освещение. Его волнует динамика рассвета. Особенно интересно в этом отношении стихотворение «За женщиной». Сначала в городе, как показывает поэт, рассеивается туман раннего утра. Дневной свет пробивается сквозь тучи и окрашивает предметы города («цедит белила из черной фляжки») словно истинный художник. Затем проглядывает солнце, которое заливает, пока еще неуверенно, свои «расплавы меди» на дома. При этом белые дымы усиливают цвет красного покрова. Гаснут фонари. И вот восток окончательно разливает солнечный свет восхода.
Одновременно Маяковский совмещает пейзаж города с натюрмортами, составленными из различных вещей. Вот стихотворение «Ночь», где на такие детали, как окна, сады, рассвет, дома наложены различные краски (багровый, белый, зеленый, черный, желтый цвета) и предметы (дукаты, карты) натюрморта. Так же поступает поэт в стихотворении «А вы могли бы», совмещая городской пейзаж и натюрморт. Но здесь присоединяются еще и музыкальные образы (ноктюрн, флейты). А этот синтез позволяет Маяковскому заявить о своей готовности преобразовывать действительность, видеть ее поэтически, о своем умении сыграть ноктюрн «на флейте водосточных труб». Музыкальные образы сопровождают и такие «городские» стихотворения, как «Уличное», «Мы», «Скрипка и немножко нервно», «Кое-что по поводу…»
Все это ярко характеризует героя этих стихотворений: он человечен, нежен, хрупок, чуток к краскам и звукам мира, романтичен и, как скрипка, одинок. Он тоже пленник города, тоже страдает, испытывает боль, причем не только за себя, но и за других. Он поэт. Громко и восторженно он заявляет о высоком предназначении человека, о своем восприятии неповторимой красоты мироздания («Послушайте!»). Но толпа не может его понять, она принимает его за безумца, хохочет над ним («Ничего не понимают»), преследует, злит и делает это в такой мере, что превращает его в лающее животное. («Вот так я сделался собакой»). В этой толпе особенно агрессивны обыватели и «жирные». И тогда лирический герой свирепеет. Он бросает сытым и жирным слова своей ненависти и своего презрения («Нате!» «Вам»). Он надевает желтую кофту («Кофта фата»), рядится в костюм Дон-Жуана.
И все же, несмотря на «адище» города и засилье в нем «сытых», поэт любит свою землю и нежно признается ей в любви. «Земля! Дай исцелую твою лысеющую голову!» — восклицает он. Все-таки небо «голубо», «земля мне любовница в этой праздничной чистке», — признается он. И поэтому он дарит ей и ее обитателям свои стихи, загадочные, острые, мудрые и веселые.
