Тема, поднятая в «Моцарте и Сальери», хотя и не принадлежит к традиционным «вечным» и Пушкин не использовал при написании пьесы «вечных» образов и сюжетов, но именно Пушкиным она решалась как важнейшая в истории нового времени и потому по-своему может быть причислена к «вечным». В том смысле, что Пушкин в драматических сценах поставил, исследовал и решил с позиций исторического реализма вопрос, имеющий прямое отношение к судьбам искусства, к пониманию его существа и его роли в жизни человечества.
Вопрос о понимании искусства, роли и места художника-творца в обществе открыт не Пушкиным. Он давно уже существовал и постоянно и остро вставал перед каждым новым поколением писателей, художников, музыкантов. Совсем недавно его решали с позиций высоких идеалов декабристы и сам Пушкин. Вопрос этот особенно настойчиво ставили романтики — русские и западные — в 1820-е годы. В условиях бурного развития буржуазного строя с его идеалами торгашеского, пошлого, сытого благополучия немецкие романтики усиленно разрабатывали тему: судьба художника и место искусства в обществе. В 1826 году в русском переводе С. П. Шевырева, В. П. Титова, Н. А. Мельгунова в Москве вышла книга «Об искусстве и художниках», основной текст которой принадлежал немецкому романтику Вакенродеру (впервые издана в 1797 году Людвигом Тиком с некоторыми его дополнениями). Книга эта не только излагала концепцию искусства немецкого романтизма, по и сообщала большой материал, накопленный мировой культурой, о взаимоотношениях гения и таланта (в частности, на примерах крупнейших живописцев эпохи Возрождения).
М. П. Алексеев уже в 1930-е годы обратил внимание на эту книгу, несомненно известную Пушкину. Она наглядно демонстрировала ту атмосферу, в которой Пушкин создавал своего «Моцарта и Сальери», ту актуальность и всеобщность разрабатывавшихся им проблем. М. П. Алексеев писал, в частности, что Пушкин нашел в этом сочинении по-своему поставленные и трактованные проблемы, интересовавшие поэта в «Моцарте и Сальери»: «1) проблема гениальной одаренности в противопоставлении напряженному прилежанию талантливого художника, гениальной легкости и инстинктивности творчества и сложного рационалистического процесса творческого усилия и 2) проблема зависти талантливого и прославленного мастера к побеждающей его гордыню «божественной гениальности» художника-соперника». Демонстрируя интерес Вакепродсра к проблеме зависти, М. П. Алексеев напоминает его рассказ о художнике Франческо Франчиа, который умер от зависти к гениальному Рафаэлю.
Нет оснований говорить о непосредственном влиянии книги Вакенродера на Пушкина он был не просто оригинален в своем «Моцарте и Сальери», но принципиально иначе ставил эту общую для искусства проблему и решал ее впервые с позиций реализма и историзма. В то же время учитывать тот громадный европейский материал по этой теме, который был известен Пушкину, совершенно необходимо при анализе его драматических сцен. Введение в научный оборот пушкиноведения книги Вакенродера — несомненная заслуга М. П. Алексеева,
Первый, самый общий вывод, который можно сделать из сопоставления допушкинского понимания проблемы взаимоотношения таланта и гения и решения ее в «Моцарте и Сальери», таков: стоя на позициях исторического реализма, русский поэт и драматург переводит данную проблему из сферы отвлеченно-психологической в сферу историческую, общественно-политическую, остро-идеологическую.
Не в том вопрос, что существуют различные натуры художников («талант» и «гений»), а в том, что в реальной исторической жизни народов, государств обнаруживают себя два типа искусства, или два направления в искусстве, которые и «обслуживаются», а точнее, создаются, двумя этими типами художников. В живых противоречиях реальных художников — талантов и гениев — и выявляется частный случай общей исторической закономерности.
Пушкин, несомненно, был знаком с фактами истории мирового искусства и мог достаточно ясно представить себе особенности его развития. Складывавшаяся у пего картина подтверждалась и фактами книги Вакенродера. В главе «Ученик и Рафаэль» изложен ответ Рафаэля на вопрос своего ученика, в чем «тайна» его искусства? На его просьбу «научить», чтоб он мог «уподобиться» своему учителю, Рафаэль доверительно сообщает: «Милый Ан-тонио! Твоя пламенная любовь к живописи, твое неутомимое трудолюбие весьма похвальны; ты меня душевно порадовал, друг мой. К сожалению, я сам не могу отвечать тебе на вопрос, не потому, чтоб это была у меня заветная тайна: пет, я всей душой рад бы открыть ее и тебе и каждому, по потому, что она для самого меня остается загадкой». Пытаясь объяснить свою мысль ученику, желая, чтобы тот поверил ему, Рафаэль говорит: «Спроси певца: откуда у него взялся грубый или приятный голос? Может ли он отвечать тебе? Так и я не могу сказать, почему изображения под моею рукою ложатся так, а не иначе».
И далее следовал важный вывод: собственный «род моей живописи», говорит Рафаэль, «дала мне природа», «этому никакими усилиями научиться невозможно». Ученик же, поскольку он не может в картинах «передать собственного выражения, должен заняться важным и полезным делом — следовать за образцами, которые «заслуживают подражания». Так определялся водораздел между талантом и гением — талант создает искусство, которому можно научиться. Степень таланта, масштаб трудолюбия обусловливают различные результаты творчества. Гений—это дар природы, а не результат обучения и трудолюбия (естественно, трудолюбие присуще в еще большей мере и гению); его творческая деятельность — всегда открытие нового.
Гения прежде всего отличает высокое чувство ответственности перед искусством. Органически и непосредственно понимая свой громадный дар, он единственной целью своей деятельности ставит само искусство, понимая, что оно, это искусство, в силу особенных, только ему отпущенных возможностей и средств познания и открытия мира, может быть «полезно» современности, будущему, всему человечеству. Подобная деятельность в реальных общественных и социальных условиях порождала остро-драматическое противоречие: людям в действительности нужно прежде всего именно это высокое искусство, способное открывать им неведомое, вооружать новым знанием жизни, самих себя, способствовать их счастью и утолению истинно художественных потребностей. Но на практике, в процессе борьбы за благополучие, для повседневного потребления люди чаще предпочитают искусство, которое не требует усилий для понимания и приятно их «обслуживает».
Данное противоречие обусловливало различие судеб художников в обществе: один оказывались баловнями, преуспевающими, другие, как правило, изгоями, непризнанными. Это положение проявлялось всегда конкретно-исторически в реальных условиях данного социально-политического строя.
Остроту этой закономерности в развитии искусства Пушкин чувствовал на себе. Он знал, что в силу своего дара именно он может открыть «тайну времени», может быть полезен и нужен народу, своим современникам, а его гнали, преследовали, осуждали, и не только царь и жандармы, но и «таланты» вроде Булгарина и многие критики. Биографическое начало является ядром всей эстетической концепции «Моцарта и Сальери». Но биографические аллюзии чужды драме — в ней Пушкин решал проблемы исторические и общественные.