Пушкин и Лермонтов. Их имена рядом на небосклоне русской поэзии. В своем творчестве каждый из них достиг вершин мастерства, поэтому так интересны и важны для нас их мысли о поэте и поэзии, о месте писателя в обществе. Мысли эти выстраданы, подчеркнуто независимы от мнений «светской черни» (стихотворения А.С. Пушкина «Разговор книгопродавца с поэтом» (1824), «Поэт и толпа» (1828), «Поэту» (1830) и другие).
Кто же такой поэт в представлении Пушкина и Лермонтова? Поэт — избранник неба (Лермонтов о себе: «Нет, я не Байрон, я другой. Еще неведомый избранник…»), наперсник богов (вспомним стихотворение Пушкина «Дельвигу» (1817): «наперснику богов не страшны бури злые…»), обладающий рядом качеств, которые отличают его от обычных людей. Поэт наделен всечеловеческой, вселенской отзывчивостью. «Чувство правды», способность видеть мир таким, каков он есть, — неотъемлемое свойство всякого истинного поэта.
Есть чувство правды в сердце человека,
Святое вечности зерно:
Пространство без границ, теченье века
Объемлет в краткий миг оно, —
писал М.Ю. Лермонтов в стихотворении «Мой дом» в 1830 году.
Высшая художественная правда достигается ценой больших лишений, ценой жертвенного служения добру. Пушкин вообще считал, что:
Пока не требует поэта
К священной жертве Аполлон,
В заботах суетного света
Он малодушно погружен…
(«Поэт», 1827)
Поэтическое служение — всегда жертва, связанная с отречением от многих «мирских благ». В послании «К другу стихотворцу» (1814) Пушкиным сказаны горькие слова о судьбе русских поэтов:
Лачужка под землей, высоки чердаки —
Вот пышны их дворцы, великолепны залы.
Поэтов — хвалят все, питают — лишь журналы;
Катится мимо их фортуны колесо…
К идее жертвенности поэтического служения подводили Пушкина и Лермонтова раздумья об их собственных судьбах, сама историческая действительность. Перед глазами Пушкина был пример поэтов- декабристов, в ушах Лермонтова еще словно бы звучал преступный выстрел Дантеса. Показательно, что «глагол смерти» дважды используется уже в самом начале стихотворения «Смерть поэта» (1837):
Погиб поэт! — невольник чести —
Пал, оклеветанный молвой…
Мотив жертвенности чувствуется и в стихотворении Пушкина «Пророк» (1826), и в одноименном произведении Лермонтова. Пушкинский пророк дан в развитии, в динамике, в движении. Кульминация стихотворения заключается в словах:
И он мне грудь рассек мечом,
И сердце трепетное вынул,
И угль, пылающий огнем,
Во грудь отверстую водвинул.
Но принесенная жертва не напрасна. Энергия находит выход в повелительном «жги» последней строки:
И Бога глас ко мне воззвал:
«Восстань, пророк, и виждь, и внемли,
Исполнись волею моей,
И, обходя моря и земли,
Глаголом жги сердца людей».
Стихотворение Лермонтова «Пророк» (1841) создано совсем в другую эпоху. Усиление консервативных тенденций в обществе оказало влияние и на поэзию. Лермонтовского пророка забрасывают камнями. Он бежит от «ближних», бежит, но остается пророком. Жертва принесена, но это бесполезная жертва. В этом и заключается трагизм лермонтовского героя. Пророку внемлет лишь безгрешная природа:
Завет предвечного храня,
Мне тварь покорна там земная;
И звезды слушают меня,
Лучами радостно играя.
Самолюбивые старцы пугают им детей:
«…Смотрите ж, дети, на него:
Как он угрюм, и худ, и бледен!
Смотрите, как он наг и беден,
Как презирают все его!»
Сходные мотивы находим и во многих других стихотворениях Лермонтова периода политической реакции в стране: «Поэт» (1838), «Не верь себе» (1839), «Журналист, читатель и писатель» (1840) и в лирике Пушкина 1830-х годов. Достаточно вспомнить стихотворение «Эхо» (1831):
Ревет ли зверь в лесу глухом,
Трубит ли рог, гремит ли гром,
Поет ли дева за холмом —
На всякий звук
Свой отклик в воздухе пустом
Родишь ты вдруг.
Ты внемлешь грохоту громов,
И гласу бури и валов,
И крику сельских пастухов —
И шлешь ответ;
Тебе ж нет отзыва… Таков
И ты, поэт!
Печальные, горькие слова! Трагическое признание гения, обреченного на непонимание современников! И все-таки время расставило все на свои места. Поэзия Пушкина и Лермонтова заняла Достойное место в русской классической литературе. Сбылись пророческие слова Пушкина:
Нет, весь я не умру — душа в заветной лире
Мой прах переживет и тленья убежит —
И славен буду я, доколь в подлунном мире
Жив будет хоть один пиит.
