Смерть Пушкина возвестила о приходе в русскую литературу нового поэта. Это был Михаил Юрьевич Лермонтов, написавший стихотворение «Смерть поэта», где выступил выразителем гнева народного, защитником народной славы и русской национальной культуры.
Поэзия Лермонтова тесно связана с тем общественным протестом, который выразился в движении декабристов, но его творчество отражает уже иное состояние общества — эпоху после поражения восстания декабристов, крушения прежних иллюзий и надежд. Вот почему в поэзии Лермонтова звучит не только страстный протест против деспотии и рабства, призыв к свободе, жажда борьбы за нее, но и разочарование, тоска, сознание одиночества.
Все это определяет особенности лермонтовского понимания места поэзии в жизни и роли поэта. Во многом он продолжает традиции своих предшественников, прежде всего Пушкина, но есть в его трактовке и существенные отличия
Поэт, образ которого возникает в лермонтовской лирике, это человек с твердой и страстной волей. Так, в одном из самых ранних стихотворений Лермонтова «Поэт» («Когда Рафаэль вдохновенный…», 1828) поэт сравнивается с художником, который, восхищенный своим искусством, «перед картиною упал». Но вскоре этот порыв восхищения проходит, и художник о нем забывает. Лермонтов пытается понять сущность поэта и такого явления, как вдохновение:
Таков поэт: чуть мысль блеснет,
Как он пером своим прольет Всю душу…
И вдруг хладеет жар ланит,
Его сердечные волненья
Все тише, и призрак бежит!
Лермонтов рисует образ поэта, который под властью вдохновения «чарует свет» своими стихами, но, когда вдохновение покидает его, он забывает этот «огонь небесный» и хранит в себе только «первоначальны впечатленья» о нем.
В стихотворении «Молитва» («Не обвиняй меня, Всесильный…»), написанном в 1829 году, Лермонтов называет творчество «всесожигающим костром», а «жажду песнопений» — «страшной». Это происходит потому, что Лермонтов ощущает соединение в своем творчестве двух враждующих начал: земного и небесного, ангельского и демонического. При этом именно земные страсти, как говорит поэт, преобладают в его творчестве, и «редко в душу входит» благодатная струя «живых речей» Всевышнего Как все это непохоже на пушкинский «божественный глагол», его жажду горения сердца и пламенного дара слова.
Лермонтов — человек другой эпохи, он видит разочарование людей, а не их жажду объединения, стремления к добру и справедливости. Лермонтов понимает, что люди изменились, общество стало другим, с совсем иными запросами. И в этот век «позорно малодушных» людей поэт утратил свое истинное назначение, «на злато променяв ту власть, которой свет / Внимал в немом благоговенье».
Об этом он четко сказал в своем стихотворении «Поэт» («Отделкой золотой блистает мой кинжал…») 1838 года. Автор использует символ-иносказание, сопоставляя поэта с грозным некогда оружием. Произведение построено на развернутом сравнении. Составляющая большую его часть история кинжала имеет и самостоятельное значение.
Кинжал наделен человеческими чертами: беспорочностью, верностью, бескорыстием. Он, слуга и спутник лирического героя, теперь превращен в бесславную и безвредную игрушку на стене. Так возникает не столько аллегория, сколько многозначный символ, благодаря которому размышления о современном поэте — некой обобщенной фигуре — насыщаются особо емким смыслом.
Бесспорна перекличка между образами: «игрушкой золотой он блещет» — «на злато променяв ту власть, которой свег / Внимал в немом благоговенье»; «молясь перед зарей» — «как фимиам в часы молитвы». То, что поэт «воспламенял бойца для битвы», также находит соответствие в строках о кинжале; в первой части упоминались «забавы», во второй — «чаша для пиров».
Подобные аналогии усиливают как сопоставление, так и противопоставление образов поэта и кинжала. Язык поэта остается «гордым», но для современников он стал «скучен», их «тешат блестки и обманы», то есть то, во что, судя по общему смыслу стихотворения, превратилась современная Лермонтову поэзия. Теперь истинный поэт — «осмеянный пророк», и неизвестно, «проснется ль» он опять.
Последняя строфа, возвращая образность первой части, несколько изменяет ее. Прежде сам кинжал, лишенный «ножон», был «игрушкой золотой», поэт сопоставлялся непосредственно с кинжалом. Теперь кинжал — не сам поэт, а его оружие, «железный стих» еще ненаписанного стихотворения «Как часто пестрою толпою окружен ..». В золотых ножнах он заржавел от «презренья» к нему, пренебрежения им. Вопросом о том, вырвет ли поэт-пророк из этих ножен свой клинок, стихотворение и кончается. Но это лишь по форме вопрос, а по существу — призыв. ‘
Для самого Лермонтова творчество — это спасительное освобождение от страда- ний, возможность прийти к вере, ощутить гармонию. Он осознавал, что поэзия при- звана объединить людей, а сила заключенного в слове чувства — это устремленность человечества к высшей духовности.
Об этом свидетельствует стихотворение «Есть речи — значенье. .» (1840). Читая его, понимаешь, почему в Лермонтове при всей горечи сомнений, мучительности творческого процесса, побеждала вера в поэзию, ее силу и гармонию, высшее предназначение. «Из пламя и света рожденное слово» вызывает не просто волнение, а страстное желание творчества и порыв броситься к нему навстречу:
Как полны их звуки
Безумством желанья!
……………………
Не кончив молитвы,
На звук тот отвечу,
И брошусь из битвы
Ему я навстречу.
Это творчество, вера в слово помогают поэту сохранить веру в жизнь, в духовные, нравственные ценности и не пасть духом. К сожалению, он чувствовал себя одиноким в своих убеждениях. Он как поэт-романтик всегда противостоит «толпе». Так, в стихотворении «Смерть поэта» именно те, «жадною толпой стоящие у трона», виновны в гибели Пушкина. Поэт у Лермонтова напрямую соотносится с Христом:
И прежний сняв венок — они венец терновый,
Увитый лаврами, надели на него:
Но иглы тайные сурово
Язвили славное чело…
Лаврами в Риме увенчивали выдающихся поэтов, а терновый венец стал символом страданий на кресте Христа, который принес себя в жертву во имя будущего человечества.
У Лермонтова поэт противопоставлен тем, кого он называет потомками «известной подлостью прославленных отцов», морально низким людям, живущим в мире «завистливом и душном». Он же обладает «сердцем вольным» и «пламенными страстями». Так возникает неравный поединок одного против всех. Светская толпа, объединяясь против «гордого» «невольника чести», восставшего «против мнений света», губит «дивного гения», которым должна была бы дорожить и гордиться. А потому лермонтовский приговор этой «толпе» звучит так грозно и зловеще:
Но есть и божий суд, наперсники разврата!
Есть грозный суд: он ждет.
Тогда напрасно вы прибегните к злословью:
Оно вам не поможет вновь,
И вы не смоете всей вашей черной кровью
Поэта праведную кровь!
И все же отношение общества к поэту и поэзии представляется Лермонтову не столь однозначным. В стихотворении «Журналист, читатель и писатель» (1840) он показывает три разные точки зрения на проблемы современной ему литературы. Для читателя творения писателей не представляют никакой духовной ценности. Его заботит совсем другое:
Во-первых, серая бумага,
Она, быть может, и чиста;
Да как-то страшно без перчаток.
Читаешь — сотни опечаток!
Но самое главное — это содержание современной литературы:
Стихи — такая пустота;
Слова без смысла, чувства нету.
Удивительно, но в этом стихотворении точка зрения читателя во многом совпадает с авторской:
Когда же на Руси бесплодной,
Расставшись с ложной мишурой,
Мысль обретет язык простой
И страсти голос благородный?
Журналист тоже ругает современную литературу. Но у него, в основном, «мелкие нападки», а хуже всего то, что это критика не по существу, а ради заработка: «Деньги все ведь платят ровно». Но и журналист понимает все ничтожество того, что публикуется на страницах журналов:
Скажите, каково прочесть
Весь этот вздор, все эти книги…
Запросы читателя и журналиста сходятся: все хотят увидеть «живое, свежее творенье». С таким призывом они и обращаются к писателю, но он, не находя истинных ценителей своего творчества, не хочет давать на суд публики свои произведения:
К чему толпы неблагодарной
Мне злость и ненависть навлечь,
Чтоб бранью назвали коварной
Мою пророческую речь?
Так снова возникает тема непонятого поэта-пророка, который не хочет и не может «на мелочь душу разменять», но подлинные творения искусства, «горькие строки» он не решается показать «неприготовленному взору».
Эта мысль продолжается и получает свое окончательное завершение в лермонтовском «Пророке», написанном в 1841 году и ставшим его своеобразным поэтическим завещанием.
Во многом это стихотворение продолжает пушкинского «Пророка», но общий смыл его иной. Лермонтовский герой уже пытался — и тщетно — «глаголом жечь сердца людей», провозглашать «любви и правды чистые ученья». Люди не хотят его слушать, гонят прочь. Лишь природа готова внимать поэту-пророку, «завет предвечного храня». Люди же платят ему презрением, называют глупцом, не верят в его пророческое призвание.
Лермонтов вошел в литературу со словами «невольник чести», а ушел из жизни, занеся на бумагу слова злобных гонителей поэта-пророка:
«Смотрите: вот пример для вас!
Он горд был, не ужился с нами.
Глупец, хотел уверить нас,
Что Бог гласит его устами!»
Бог теперь не говорит с поэтом, но он оставил не своего пророка — ведь «звезды слушают» его, он оставил людей, презирающих и изгоняющих поэта-пророка.
Пророк остается пророком и тогда, когда ему не верят, когда он вынужден бежать от людей, «пробираться торопливо» «через шумный град», ибо сам он остался верен себе и «завету предвечного». И автор стихотворения солидарен со своим героем Недаром Белинский сказал об этом стихотворении: «Какая глубина мысли! Какая страшная энергия выражения! Таких стихов долго не дождаться России».
Действительно, Лермонтов выступил достойным преемником Пушкина, продолжая его размышления о роли поэта и месте поэзии в мире и внеся в разработку этой темы новые аспекты, давая иные направления поиска решения проблемы писатель и читатель. И в дальнейшем развитии русской литературы лермонтовское понимание темы поэта и поэзии было продолжено в творчестве его преемников.