Белинский, сравнивая Лермонтова с Пушкиным, предлагает не упускать из виду прежде всего то обстоятельство, что Лермонтов — “поэт уже совсем другой эпохи”. Эта эпоха полна трагического, что и сформировало мировоззрение юного наследника пушкинской славы.
Стихотворение “Смерть Поэта” написано по горячим следам событий и под непосредственным впечатлением от них. Хотя речь идет о трагической судьбе конкретного человека, Лермонтов трактует происшедшее как проявление вечной борьбы добра, света со злом и жестокостью. Поэт гибнет от рук ничтожных людей. Это “Свободы, Гения и Славы палачи”. Поэт — гордое, независимое существо, дивный гений, явление небывалое и потому чужеродное в среде, живущей завистью, клеветой, занятой погоней за счастьем, понимаемым как чины, богатство, положение в обществе. Столкнулось высокое и низкое, земное и небесное, и “мир дольний” вновь одержал победу. Однако есть “Божий суд”, “есть грозный суд”. Время, века, человечество скажут свое слово.
Поэт-пророк — это образ, введенный в поэтический обиход Пушкиным.
Таков и поэт Лермонтова. У него, как и у Пушкина, появляется образ карающего кинжала. В стихотворении “Поэт” (1838 год) Лермонтов строит лирическую композицию на сравнении своего собрата по перу с кинжалом. Назначение поэта сродни назначению последнего. Поэзия в эпоху негероическую стала просто, если можно так сказать, побрякушкой наподобие кинжала, украшающего стену жилища. Власть над сердцами поэт променял на злато и смирился с судьбой. Эта жалкая роль недостойна того, кто способен зажигать сердца, пробуждать мысль. Стих “звучал, как колокол на башне” в прошлом, “во дни торжеств и бед народных”. Простой и гордый язык поэзии пушкинской поры предпочтен теперь “блесткам и обманам”.
Заключительная строфа — это голос самого поэта, который тяготится бездействием, для которого идеалы предшествующей эпохи не утратили ценности: “Проснешься ль ты опять, осмеянный пророк? / Иль никогда на голос мщенья / Из золотых ножон не вырвешь свой клинок, / Покрытый ржавчиной презренья?”
Пушкинский пророк никогда не был осмеянным, он всегда мог пренеб- -речь безумием непосвященных, сказать им: “Пойдите прочь”. Не таков пророк “уже совсем другой эпохи”. Лермонтов подхватывает тему Пушкина и развивает ее с учетом опыта жизни своего поколения.
Отправившись проповедовать любовь и правду, лермонтовский пророк ступил на трудный и опасный путь. Ему приходится жить в пустыне тем, что посылает судьба. Звери, птицы, звезды внимают пророку. Глухи только люди. Через шумный град пророк пробирается торопливо, подгоняемый каменьями, недобрыми или насмешливыми взглядами. Носитель высоких истин, призванный просвещать и наставлять, он сам становится объектом поучений. Впрочем, и поэт Пушкина получал иногда своего рода “социальный заказ”: “Сердца собратьев исправляй…” Но в пушкинскую эпоху толпа не была еще столь жестока и агрессивна.
Лермонтовский пророк, оставаясь твердым, спокойным и угрюмым, становится объектом мести за то, что его природа отлична от природы измельчавшего человечества. Само существование пророка — упрек людям. Так завершает Лермонтов тему, разработанную Пушкиным и, казалось, в полной мере завершенную. Но время потребовало коррективов, и Лермонтов вносит эти коррективы. Сама судьба и гибель Лермонтова удивительным образом послужили своеобразным подтверждением предложенной им трактовки темы поэта и поэзии.
“Пророк” Лермонтова — это не единственная прямая перекличка с пушкинскими стихами.
“Журналист, читатель и писатель” уже самим названием и формой напоминает “Разговор книгопродавца с поэтом”.
Современная Лермонтову поэзия явно деградировала:
Стихи — такая пустота,
Слова без смысла, чувства нету,
Натянут каждый оборот…
Настоящего искусства жаждет человек, живущий в одну из самых мрачных эпох русской истории, когда казалось, что само время остановилось и жизнь замерла:
Когда же на Руси бесплодной,
Расставшись с ложной мишурой,
Мысль обретет язык простой
И страсти голос благородный?
Деградация коснулась всего. Критика выродилась в “мелкие нападки на шрифт, веньетки, опечатки”.
В чернилах ваших, господа,
И желчи едкой даже нету,
А просто грязная вода.
Настоящему писателю в такую эпоху трудно найти себе применение: “О чем писать?” Лишь изредка “забот спадает бремя”, и только в такие минуты будущее не кажется столь беспросветным: “Тогда пишу. Диктует совесть. Пером сердитый водит ум”.
Итак, в эпоху деградации общества Лермонтов остается носителем и хранителем высоких истин. Идеалы его поэзии остаются соотносимыми с идеалами пушкинского времени. В его стихах больше горечи, отчетливей отзвуки трагедии, но на всем этом лежит тяжелая печать современной Лермонтову эпохи.
