Роман Б. Пастернака «Доктор Живаго» показывает нам состояние интеллигенции в переломную эпоху. Революции, произошедшие в начале века, круто изменили тогда жизнь каждого отдельного человека.
От революционных событий, как правило, ждут перемен, кто радикальных, а кто постепенных. Однако те, кто подталкивает общество к революционному перевороту, порой не задумываются к каким последствиям в итоге придут. Не всегда революционная мясорубка ведет только к положительным результатам. Иногда это — стихия, буря, которая сметает все на своем пути, даже не оглядываясь по сторонам. Поэтому для некоторых это не новый этап на пути к светлому будущему, а разрушительная и трагическая случайность. Та трагедия, которую пережила интеллигенция в начале XX века, и отразилась в романе «Доктор Живаго».
Сюжет произведения не концентрируется только на случайных, интересных обстоятельствах. Словно подводное течение исторические события, происходящие на протяжении всего романа, оказывают существенное влияние на судьбы героев. И знаменитая фраза из романа «свеча горела на столе» становится центром не только любовной истории Лары и Юры. Эта свеча становится поворотным моментом в судьбе главного героя, подобно историческим событиям того времени. И тем и другим Живаго сначала восхищается, а потом все более разочаровывается. «Потому что даже о гибели можно писать в полную краску, только когда она обществом уже преодолена и оно вновь находится в состояньи роста», — так писал Пастернак в письме П. Н. Медведеву. Пережив эти трагические события, которые принесли не только положительные результаты, писатель обратился к перу. Таким образом, перед читателем поэтапно воссоздается трагедия интеллигенции. Люди образованные, они понимали под революцией не только смену строя, но и духовное перерождение. Но оно, к сожалению, если и происходит, то очень точечно и локально.
Поэтому, наверное, февральские события — и воспринимаются в космическом масштабе, как наступивший наконец решающий перелом. «Все кругом бродило, росло и всходило на волшебных дорожках существования. Восхищение жизнью, как тихий вечер, широкой волной шло, не разбирая куда, по земле и городу, через стены и заборы, через древесину и тело, охватывая трепетом все по дороге». Но доктор решает заглушить в себе действие подобного напряжения. Это историческое событие лишь предрекает последующие. Интеллигенция чувствует это, но скорее всего до конца не осознает масштабы надвигающейся трагедии. Наоборот, космическое восприятие переходит в разряд земных. И первое, что видит человек в надвигающихся событиях — это, как правило, свобода. Такое опьяняющее ощущение свободы наполняет и Юрия Живаго. «Подумайте: со всей России крышу сорвало, и мы со всем народом очутись под открытым небом… Свобода!.. Свобода по нечаянности, по недоразумению». Однако Живаго снова соединяет космическое и земное восприятии революции. «И не то чтоб говорили одни только люди. Сошлись и собеседуют звезды и деревья, философствуют ночные цветы, и митингуют каменные зданья». Все происходящие события воспринимаются интеллигенцией как перерождение и реформы именно в духовном плане. «Каждый ожил, переродился, у всех превращения, перевороты. Можно было бы сказать: с каждым случилось по две революции, одна своя личная, а другая общая».
Но постепенно «великолепная хирургия» начинает приносить свои отрицательные результаты. И интеллигенция начинает задумываться, чего ждать от этих новых преобразований. Александр Александрович напоминает Юре: «Помнишь, как это было неслыханно безоговорочно… Но такие вещи живут в первоначальной чистоте только в головах создателей и только в первый день провозглашения… Эта власть против нас». Живаго начинает анализировать происходящее и тоже приходит к выводу, что революционные преобразования не несут желанного перерождения и преображения. «Я был настроен очень революционно, а теперь думаю, что насильственностью ничего не возьмешь. К добру надо привлекать добром». И интеллигенция, в том числе и Юрий Живаго, понимает, что вдохновители революции смогли сделать только решающий шаг. И вся эта стихия, буря, сметающая все на своем пути, подхватывает в водоворот и нравственные ценности.
Хоть и насильственно, но преобразования прошли. А что же дальше? Наверное, это самый тяжелый вопрос. И в решении этого вопроса, хотя бы для себя, Юрий Живаго расходится во мнении с создателями революционного переворота. Он говорит об этом Ларисе Федоровне: «Построение миров, переходные периоды — это их самоцель. Ничему другому они не учились, ничего не умеют. А вы знаете, откуда суета этих вечных приготовлений? От отсутствия определенных готовых способностей, от неодаренности».
Но, испытав все «прелести» новой жизни, Юрий Живаго уже сожалеет о своем восхищении. «Неужели за это неосторожное восхищение он должен расплачиваться тем, чтобы в жизни больше уже ничего не видеть, кроме этих на протяжении долгих лет не меняющихся шалых выкриков и требований?..» Интеллигенция уже видит, к чему привела «великолепная хирургия». Однако не все это замечают. Люди кажутся ослепленными то ли воспоминаниями о происшедшем, то ли новой жизнью. Но это ослепление обходится им дорого.
Деревень нет, хлеба нет, и кругом голод. Но в газетах упорно пытаются найти виновных в голоде, перекладывая часть и своей вины на плечи спекулянтов. «Какое завидное ослепление! — думает доктор. — О каком хлебе речь, когда его давно нет в природе? Какое забвение своих собственных предначертаний и мероприятий, давно не оставивших в жизни камня на камне? Кем надо быть, чтобы с таким неостывающим горячечным жаром бредить из года в год на несуществующие, давно прекратившиеся темы и ничего не знать, ничего кругом не видеть!»
Революционные события приносят только голод, холод и ослепление во взглядах на происходящие события. Интеллигенция, как и многие другие, вначале с восхищением принимает надвигающиеся преобразования. В этом и есть ее трагедия. Ведь именно она и оказывается слепа в ожидании духовных перерождений. Глаза ее словно залеплены февральским снегом, и она идет за новым поводырем к новой России. Но мечтам не дано было осуществиться. События, происходящие в начале века, остались чужды для большей части интеллигенции. Она еще долго не могла оправиться от той трагедии, что пришлось пережить ей в те роковые времена.