В 1875 году, готовя к печати свою статью о «Цыганах» для собрания сочинений, Вяземский снабдил ее своим комментарием, в котором, между прочим, говорилось, что разбор поэмы Пушкина навлек, или мог бы навлечь «облачко» па светлые отношения поэта и критика. «О том я только догадывался и узнал случайно, гораздо позднее…»16
Пушкин хранил молчание. И только для себя в своих бумагах заметил, что поэма «Цыганы» подвергалась критике с разных сторон. «О «Цыганах» одна дама заметила, что во всей поэме один только честный человек, и то медведь…».
Вяземский находил занятие Алеко в таборе недостойным романтического героя. Ему не нравилось, что Алеко «водит медведя». Хотя написана эта заметка сдержанно и иронично, в ней чувствуется затаенная обида Пушкина, его сожаление о том что так замечательно начавшееся сотрудничество с Вяземским расстраивается, что на их отношения находит «облачко».
Впрочем, это облачко наплывало по временам и раньше. Именно в связи с проблемой «мысли» в художественном произведении. В 1826 году Вяземский прислал Пушкину свои стихи «К мнимой Счастливице», наполненные суховатыми рациональными сентенциями, звучавшими, на слух Пушкина, очень риторично: «Нет прозаического счастья для поэтической души…» . Это замечание Пушкина, как нам кажется, имеет прямое отношение к суждению Вяземского о «Цыганах» (1824). Пушкин парировал упрек в отсутствии мысли в поэме, защищая нрава поэзии против рационализма и прозы. Недаром Вяземский считал, что эпиграмма Пушкина «О чем, прозаик, ты хлопочешь…» обращена к нему. Эпиграмма «Прозаик и поэт» (1825) и отзыв Пушкина о стихотворении Вяземского «К Мнимой Счастливице» внутренне связаны друг с другом:
О чем, прозаик, ты хлопочешь?
Давай мне мысль, какую хочешь…
Три статьи Вяземского и одна эпиграмма Пушкина принадлежат истории русской эстетической мысли, Здесь началась полемика по вопросу, который с годами приобретал все большую остроту и получил впоследствии, уже в 50-е годы, формулировку в знаменитой статье П. В. Анненкова «О мысли в произведениях изящной словесности» .
Вяземский был «декабрист без декабря». Его жизненная и творческая позиция очень противоречива. Это отразилось и на его отношении не только к декабристам и к Пушкину, но и к проблеме реализма в литературе его времени.