Читая Платонова, так и видишь перед собой индустриальный пейзаж с перспективой железнодорожных путей в сизой дымке и безлюдную деревню. Писатель сам говорил, что «рабочий класс — это моя родина», и был потомственным рабочим из тех, кто рано взрослеет от физического труда. «Рабочая аристократия» 20-го века, вышедшая из железнодорожных и часовых мастерских, воображала себе мир в виде огромного завода и бесконечной стройки.
Нам сейчас трудно представить старую систему образования, но Андрей Платонович Платонов доучился до аттестата зрелости еще при царском режиме. Вошел в новый мир образованным молодым человеком. Рабочим он был до и после революции, а рабкором и журналистом долгое время работал только по совместительству. Считал себя пламенным трибуном «передового» класса: «…на что нужны куры кровному электромеханику?» Но убежденный пролетарий все-таки был уже знаком с новейшей западной и русской философией, а также поэзией «серебряного века». Философская поэтика выстроила в голове писателя романтический образ Царства Справедливости, тесно связанного с еще не расколотой Вселенной, но уже без «игрушечного бога».
Мир железа и огня, скоростей и сил, поддается только силе. Вот эта сила уже играет в руках Платонова. Он землеустроитель- мелиоратор и инженер-строитель, переустройство мира для него совсем близко, как победа мировой революции. Паровоз марки «ИС» — «Иосиф Сталин» одним видом своим вызывает у Платонова воодушевление, «как при первом чтении стихов Пушкина». Но вот железный локомотив прогресса и его непогрешимый усатый «машинист» на глазах у Платонова начинает сминать людей. Платонов растерян, смущен и непривычно долго молчит с оценкой нового поворота колеи истории.
Приобщение к новой советской жизни слишком дорого дается народу. Ясно, что «паровозов можно наделать сколько угодно, а песню… сделать нельзя». «Мы наш, мы новый мир» построили бездушными машинами, и человеку душа в таком мире как бы и не нужна. Машина ведь и без души ходит, только угольку в топку подбросишь. «Угольку» искреннего энтузиазма кочегар Платонов в свое время немало закинул в топку юных душ. Раскочегаренная машина ревела и пожирала свои первые жертвы.
Авторы великих антиутопий писали их умозрительно, а вот Платонов сам участвовал в строительстве величайшей из утопий. Первым забил тревогу его «Усомнившийся Макар»: «Даешь душу, раз ты изобретатель!» В «Ювенильном море», «Котловане» и «Чевенгуре» перед строителями нового мира уже кипит адский вулкан, а сами люди ютятся на краю разверстой пропасти. Повесть «Котлован» — социальная антиутопия на темы индустриализации. В ней заключено трагико-гротескное описание краха идей коммунизма — вместо дворца для трудящихся эти самые трудящиеся, изведя в себе последние остатки духовности, вырыли коллективную могилу для всего народа. Андрей Платонов трагически ощущал разрыв коммунистического идеала с реальной действительностью.
Вследствие печального опыта «построения социализма в отдельно взятой стране» в прозе Андрея Платонова постоянно присутствует печальный мотив «истончения существования», повествование пропитано ощущением щемяще-трагической отчужденности каждого живого существа от общества в целом. В рассказе «В прекрасном и яростном мире» отразилась увлеченность Платонова и его героев мощной техникой. Машинист Мальцев — вдохновенный, талантливый работник, не было ему равных в работе, «он скучал от своего таланта, как от одиночества». Эта увлеченность перешла в чувствование души паровоза. Старый машинист любит свой паровоз как живое существо, чувствует его всей душой. И эта общность с машиной дает ему удовлетворение, рождает ощущение счастья. Но тонкий художник-гуманист Платонов так строит ситуацию и конфликт произведения, что, оказывается, тот же человек, поэтически воспринимающий машину, глух к живому человеку, его настроению, не ценит преданности своего ученика и окружающих его людей. Машина в его сознании заслонила человека, как узкая политическая идея способна заслонить собой весь мир. Только случившееся несчастье — удар молнии и внезапная, слепота — возвращает ему возможность быть внимательным и чутким к человеку. Как некогда временная слепота поразила апостола Павла, когда он был еще римским сановником и гонителем христиан.
Машинист Мальцев после прозрения оценил своего помощника, когда тот стал бороться за доброе имя старого мастера, морально поддержал его в трудную минуту. Лишь пройдя через все испытания гордыней творческого одиночества, человеческим недоверием и тюрьмой, утратой любимой работы, он рождается как бы заново, начинает «видеть весь свет», а не себя одного в свете. Свет очей и свет как мир возвращен ему человеком, ближним, которого следует «возлюбить, как самого себя».
После прочного становления в 30-х годах Союза советских писателей Платонова больше не печатают. Южанин из Воронежа тянется на жаркий Восток, чтобы забыться от советского литературного мира и насильственного отчуждения от читателя. Там он пишет рассказы «Джан» и «Такыр». «Джан» — это «душа» на наречии гонимого по пустыне народа, а такыр — прочная корка растрескавшейся глины, сковывающая все живое. Она превращает пустыню в аллегорию смерти.
Писатель словно предрекал, что его произведения пробьются к людям из-под цензурного такыра, как «древнее реликтовое растение», «значения которого не понимала» даже героиня этого рассказа Джумаль. Она вернулась к родным могилам и заповеднику реликтовых растений, чтобы вновь обрести и понять потерянную родину, что, собственно говоря, предстоит сделать и нынешнему молодому поколению.
