Мне на плечи кидается век-волкодав,
Но не волк я по крови своей.
Это стихотворение («За гремучую доблесть грядущих веков…») дает представление о душевном состоянии Мандельштама в тридцатые годы XX века. Поэт еще далек от крамольных мыслей в отношении Советского правительства, когда век для него в буквальном смысле сделается волкодавом. В стихотворении речь идет о других вещах, хотя и неотделимых от советских реалий. Поэт и многие его современники перед тяжелым выбором: либо принять поступь времени и идти с ним в ногу, либо — остаться верными прочно укоренившимся традициям.
В стихотворении новый (то есть XX век) приравнивается к волкодаву, причем он бросается не только на старый век, но и на автора этих строк. Мандельштам сам себя объявляет волком, которого «давят», но при этом оговаривает: «не волк я по крови своей». Утверждение это звучит в двух строфах, приковывая к себе внимание и впечатываясь в память, благодаря двойному упоминанию. Для того чтобы выжить, нужно быть волком. Мандельштам никогда им не был, поэтому и не сумел бороться с собственной эпохой. Однако стихотворение посвящено не самому автору, он всего лишь представляет себя неотделимым от своего времени. Главный герой произведения — век, а само стихотворение представляет собой нечто вроде обвинительного заключения. Действия же, вменяемые в вину эпохе, примерно таковы: революция, пожертвовавшая настоящим ради пышной будущей славы, лишила поколение «чаши па пирс отцов, веселья и чести» и создала настолько искаженный, отвратительный и страшный мир, что он стал невыносим. Мандельштам видит один выход: бежать подальше от этого мира, куда угодно, хоть в Сибирь. Здесь явственно звучит сознание собственного бессилия перед лицом все сметающей новейшей истории.
Стихотворение «За гремучую доблесть грядущих веков…» является как бы отпором другому маиделынтамовскому стихотворению «Век». Творчество Мандельштама полно противоречий, особенно в последние годы постоянного запугивания, страха, даже паранойи. А извечный спор прошлого с настоящим, противоположные утверждения свойственны всему творчеству Мандельштама. В том году, когда написан «Век», эпоха еще не превратилась для поэта в волкодава. Напротив, век — это нежный жертвенный ягненок, которого без сожаления отдают на заклание. Мандельштам призывает ломать позвонки старому веку, чтобы дать дорогу новому. Тех, кто трепещет «на пороге новых дней», поэт презрительно именует «захребетниками». Снова возникает дилемма: ломать старые устои, приветствовать новый мир, идти в ногу с историей или, напротив, присоединиться к «захребетникам» во вполне понятном стремлении сохранить старые культурные традиции. Мандельштам, несмотря на презрение к «захребетникам», высказанное в стихотворении, сам принадлежал в большой мере к этой категории. Он всегда трепетно относился к культуре, был ее певцом и «проводником в массы». Новое же время диктовало новые условия, когда каждый должен был выбирать. Сейчас, когда мы можем оценивать творчество Мандельштама с точки зрения потомков, становится ясно, что он всегда склонялся к старому, традиционному, и его призывы к тому, чтобы ломать устои — лишь всплески политической активности, не более того.
В любом случае, эпоха нашла свое отражение в лирике Мандельштама; возможно, что как раз у него, в противовес другим поэтам, она отразилась наиболее ярко, поскольку эта самая эпоха закрутила его в своем бешеном водовороте. События революции, протест против царизма нашли свое отражение в творчестве поэта. Незадолго до стихотворения о «веке-волкодаве» он пишет о своем отчуждении от имперского мира, показывая себя сознательным антимонархистом:
С миром державным я был лишь ребячески связан,
Устриц боялся и на гвардейцев смотрел исподлобья —
И ни крупицей души я ему не обязан,
Как я ни мучил себя по чужому подобью.
Казалось бы, эти строки показывают автора как апологета Советской власти. Но проходит совсем немного времени, и появляется стихотворение «Мы живем, под собою не чуя страны…» В нем нет четко выраженного политического призыва, но зато присутствует неприкрытый выпад против Сталина, а значит, — против всего советского строя.
Мандельштам метался, не мог найти себя, то и дело менял свои воззрения, легко поддавался влиянию. Может быть, это век «задавил» поэта, мешая найти свой, единственно верный путь?
«Век-волкодав» действительно задавил Мандельштама, но лишь в чисто физическом смысле. Поэт погиб, оставив после себя довольно обширное наследие, без которого немыслима на сегодняшний день русская литература. «За гремучую доблесть грядущих веков…» оказалось поистине пророческим стихотворением и занимает особое место в лирике Мандельштама. Всей своей жизнью и творчеством, неразрывно с ней связанным, поэт доказал, что он «не волк по крови своей». Эпоха сломила его физически, но не смогла разрушить как поэта.