В надежде славы и добра
Гляжу вперед я без боязни…
А. С. Пушкин
Окончив в 1817 году лицей и определившись на службу в Коллегию иностранных дел, Пушкин поселяется в Петербурге и «жадно предается светским развлечениям», что не мешает ему активно включиться в литературную и общественную жизнь столицы.
А между тем над Россией «сгущаются сумерки» политической реакции. В противовес ей создаются первые тайные общества. Бесконечно веселые стихи А. С. Пушкина этой поры, развивающие традиции его лицейской анакреонтики, где поэт славил радости земного бытия, Вакха и Киприду, были проявлением избытка молодости, кипящих жизненных сил, но и своеобразной формой протеста против тех настроений ханжества и мистицизма, которыми были охвачены круги высшего придворного общества во главе с Александром I.
Все чаще в стихах Пушкина в одном ряду со словами «Вакх», «Амур», «Венера» появляется и слово «свобода». Причем в устах поэта оно приобретает многозначность. Здесь звучит и личная независимость, дружеская непринужденность, свободный образ мыслей — «вольнолюбие», и свобода народа — порабощенного крестьянства.
В их круге светлая свобода
Прияла праздничный венок.
Но двинулись толпы народа…
Он приближается… Вот он, вот сильный бог!
(«Торжество Вакха»)
Пушкинский стих бунтует, ищет выхода своей кипучей энергии, желает найти справедливость в окружающем мире, нащупывает свой путь в литературе. До этого был период ученичества, когда поэт впитывал все накопленное в литературе до него. Теперь пришло время выплескивать из своей души превосходные стихи, блестящие по форме и глубокие по содержанию:
Лемносский бог тебя сковал
Для рук бессмертной Немезиды,
Свободы тайный страж, карающий кинжал,
Последний судия позора и обиды.
( «Кинжал» )
Поэзия — это своеобразный дневник автора. По лирике А. С. Пушкина можно судить о его пристрастиях, занятиях в то или иное время. Отдавая дань предшественникам, Александр Сергеевич никогда не забывал поклониться тени Андрея Шенье, поэзию которого считал совершенной. А вот в оде «Вольность» явно проглядывают мотивы радищевской «Вольности»: та же непримиримость с силами зла, желание идти в борьбу против них до конца. Поэт бесстрашно бросает вызов сильным мира сего, он азартен до безрассудства.
Увы! куда ни брошу взор —
Везде бичи, везде железы,
Законов гибельный позор.
Неволи немощные слезы…
…
И днесь учитесь, о цари:
Ни наказанья, ни награды.
Ни кров темниц, ни алтари
Ни верные для вас ограды.
Склонитесь первые главой
Под сень надежную Закона,
И станут вечной стражей трона
Народов вольность и покой.
Но сам автор не верит, что тираны «склонятся» к справедливости.
Эта же мысль продолжена в произведении «Анчар» — историко-философской думе о суровых, непокорных человеку силах природы и бездне, открывающейся в душе самой личности. Зло, вероятно, неистребимо, если заложено в природе.
В пустыне чахлой и скупой,
На почве, зноем раскаленной,
Анчар, как грозный часовой,
Стоит — один во всей вселенной.
Природа жаждущих степей
Его в день гнева породила,
И зелень мертвую ветвей
И корни ядом напоила.
Интересно, что автор не берется судить Творца, его не интересует цель создания «древа смерти» —порождения «гнева», но в жизни ничего не бывает случайно, если есть яд, обязательно найдутся люди, пожелавшие им воспользоваться. Причем Пушкин, сопоставляя человека с животным миром, показывает коварство первого. Ибо никому не нужен анчар, кроме людей.
К нему и птица не летит,
И тигр нейдет — лишь вихорь черный
На древо смерти набежит —
И мчится прочь, уже тлетворный.
И есть тиран, пытающийся завладеть чужими землями, душами, жизнями. Они сродни — тиран и анчар, потому что оба несут гибель окружающим.
Но человека человек
Послал к анчару властным взглядом,
И тот послушно в путь потек
И к утру возвратился с ядом.
Поэт и здесь продолжает радищевскую мысль о «зверообразном самовластии», когда «человек повелевает человеком». Пушкину чужды оба образа: и «послушного раба», и «непобедимого владыки». Автору ненавистна сама действительность, при которой существуют рабы и- владыки, но он ничего не может противопоставить взамен и поэтому тон стихотворения приобретает большую силу протеста из-за безысходности.
И почти в то же время написаны «Стансы», в которых поэт верит в великое предназначение России. Он взывает к образу Петра I, желает быть ему под стать, зовет за собой поколение, обязанное не уронить былой славы отчизны.
В надежде славы и добра
Гляжу вперед я без боязни:
Начало славных дней Петра
Мрачили мятежи и казни,
Но правдой он привлек сердца,
Но нравы укротил наукой…
…
Самодержавною рукой
Он смело сеял просвещенъе.
Не презирал страны родной:
Он знал ее предназначенье.
Поэт верит, что Россия выдержит любые испытания, у нее есть верные, любящие сыны, готовые отдать во имя общественного блага свои жизни. И пока страна не оскудеет самоотверженными душами, остается надежда на ее процветание. В ссылку к друзьям-декабристам поэт писал:
Во глубине сибирских руд
Храните гордое терпенье.
Не пропадет ваш скорбный труд
И дум высокое стремленье.
…
Оковы тяжкие падут,
Темницы рухнут — и свобода
Вас примет радостно у входа,
И братья меч вам отдадут.