Осип Эмильевич Мандельштам прожил 47 лет. Из них тридцать были безраздельно отданы поэзии. В 17 лет он писал стихи, не уступающие по мудрости, духовной зрелости и таланту стихам, написанным через три десятилетия. И он по праву занял свое особое место в блистательной плеяде великих русских поэтов «серебряного века», украшенной именами Блока, Маяковского, Ахматовой, Хлебникова, Пастернака, Есенина, Цветаевой.
Творческий путь Осипа Мандельштама начался еще в предреволюционные годы, когда он, студент историко-филологического факультета Петербургского университета, примкнул к талантливой и задиристой группе молодых поэтов, называвших себя акмеистами. Поэтизация мира первозданных эмоций, предметность деталей, однозначность образов — эти и другие каноны «Цеха поэтов», «правоверным» членом которого он стал, были незыблемыми ориентирами раннего Мандельштама.
Первая книга поэта вышла в свет в 1913 году. В ряде стихотворений была «невыразимая печаль» «темницы мира», ощущение смутного конца и смутного начала, «темных уз земного заточенья».
В 19 лет Мандельштам спрашивает: «К чему дышать?..» И сравнивает себя с узником накануне казни. Свой «страшный мир» он сравнивает с «омутом», «злым, и вязким» в стихотворении «Запретной жизнию дыша…» Но главным был поиск жизненности, желание постигнуть «всего живого ненарушаемую связь» и попытка «из гпубокой печали восстать».
За радость тихую дышать и жить
Кого, скажите, мне благодарить?
Я и садовник, я же и цветок,
В темнице мира я не одинок.
Стремление очеловечить окружающий мир, проследить скрытое движение в природе, найти «штрихи едва уловимой красоты» — отличает стихотворения молодого поэта.
На бледно-голубой эмали,
Какая мыслима в апреле,
Березы ветви подымали
И незаметно вечерели.
Узор отточенный и мелкий,
Застыла тоненькая сетка.
Как на фарфоровой тарелке
Рисунок, вычерченный метко.
Ощущение реальной красоты пейзажа переходит в образы красоты любимого Петербурга. Продолжая петербургские образы Пушкина, Гоголя, Достоевского, Некрасова, Мандельштам намечает новый тип городского пейзажа в стихах, наполнив их философско-историческим содержанием.
В столице северной томится пыльный тополь,
Запутался в листве прозрачной циферблат,
И в темной зелени фрегат или акрополь
Сияет издали — воде и небу брат.
Мы видим Петербург Мандельштама в стихотворениях «Фрегат», «Акрополь», «На площадь выбежав, свободен…» и других. Октябрьскую революцию Мандельштам встретил уже сложившимся поэтом. В поэтический мир поэта врываются социальные темы; в годы первой мировой войны в его стихах звучат антивоенные и даже антимонархические мотивы.
…В кипящие ночные воды
Опущен грузный лес тенет;
Восходишь ты в глухие годы —
О солнце, судия, народ.
Земля плывет. Мужайтесь, мужи.
…
Как плугом океан деля,
Мы будем помнить и в летейской стуже.
Что десяти небес нам стоила земля.
В такой образной символике Мандельштам выражал свое понимание времени.
Еще в молодости поэт писал о «роковом и неутомимом маятнике», который «качается» над ним и «хочет быть его судьбой». Он стал его судьбой. Петербург — Крым — Грузия — Ленинград — Армения — Кама — Воронеж — Дальний Восток — это не маршруты путешественника, это — пунктир, обозначенный маятником судьбы. Но меньше всего желал поэт, чтобы часы истории остановились. Он всегда открыто и гордо шел навстречу судьбе. А в середине 30-х годов, в самое трудное для себя время, как бы возвращаясь к образу «рокового маятника», провозгласил:
Я подтяну бутылочную гирьку
Кухонных, крупно скачущих часов.
Уж до чего шероховато время,
И все-таки люблю за хвост его ловить.
«Шероховатость» и «жуликоватость» времени Мандельштам воспринимает остро, болезненно. И хотя он «тоже современник» — «человек эпохи Моск- вошвея», ему многое в этой «эпохе» с ее «топорщащимися пиджаками» было чуждо и даже страшно. Но он с нею неразрывен: «Попробуйте меня от века оторвать, — Ручаюсь вам, себе свернете шею! Я говорю с эпохою…» («Полночь в Москве» — 4 июня 1931 г.).
Трагические мотивы реальной жизни порождали в стихах Мандельштама трагическое предвидение:
За высокое племя людей
Я лишился и чаши на пире отцов.
И веселья, и чести своей.
И дальше идут строчки, во многом объясняющие всю судьбу Мандельштама: «Мне на плечи кидается век-волкодав. Но не волк я по крови своей».
Среди стихотворений последних лет жизни поэта выделяются те, в которых он размышляет о назначении искусства, о его необходимости во все времена:
Народу нужен свет и воздух голубой.
И нужен хлеб и снег Эльбруса…
…
Народу нужен стих таинственно-родной,
Чтоб от него он вечно просыпался
И льнянокудрою, каштановой волной —
Его звучаньем — умывался.
Народу, как хлеб, нужно искусство. Но народу нужна и правда. Следуя этому, Мандельштам пишет стихотворение о Сталине, которое «подписало ему приговор». Стихотворение, в котором дан гротескно-сатирический портрет «отца народов», было актом исключительного мужества, было той правдой о «душегубце», которую никто не смел сказать:
Его толстые пальцы, как черви, жирны.
И слова, как пудовые гири, верны.
Тараканьи смеются глазища
И сияют его голенища.
Поэта арестовали в 1934 году, потом были годы ссылки, полуголодного существования, унизительные процедуры ежемесячной проверки, слежки, травля, затем новый арест в 1938 году. Больше о нем ничего никто не знал. Свидетельство о смерти жене поэта выдали в 1942 году. Могила Мандель- штама неизвестна. Из глубины времени звучат мужественные и суровые, скорбные и гневные, но исполненные веры и достоинства слова поэта:
Лишив меня морей, разбега и разлета,
И дав стопе упор насильственной земли,
Чего добились вы? Блестящего расчета:
Губ шевелящихся отнять вы не смогли.