Страшные нравы в нашем городе, сударь.
А. Н. Островский
История многочисленных интерпретаций «Леди Макбет…» Лескова имеет тенденцию к постоянному сближению образов Катерины Измайловой и Катерины Кабановой из драмы Островского «Гроза». Причем сближение это происходит не по литературным признакам, а в контексте трактовки образа Катерины Добролюбовым в его знаменитой статье «Луч света в темном царстве». Однако, читая эти произведения сегодня, с трудом замечаешь черты сходства этих героинь. Конечно, они есть, но они едва ли существенны. Перечислим их:
— во-первых: среда их обитания. Невеселый купеческий быт российской глубинки;
— во-вторых: героини носят одинаковые имена. Обе они Катерины;
— в-третьих: каждая изменяет своему мужу-купцу;
— в-четвертых: самоубийство героинь;
— в-пятых: география их гибели — самая великая и самая русская из рек — река Волга.
И на этом заканчивается не только формальное, но и содержательное сходство как героинь, так и произведений в целом. Что же касается портретного сходства, то здесь Островский ничего не говорит о внешности своей Катерины, позволяя читателю и зрителю самим домыслить образ. Известно только, что она очень красива. Портрет Измайловой нарисован Лесковым достаточно подробно. Он хранит большое число инфернальных признаков. Здесь и черные волосы, и темные глаза, и необычная, сверхчеловеческая сила, при изящном и хрупком телосложении. Обе они не любят своих мужей. Но измена для Катерины из «Грозы» — нравственное преступление, глубокая личная драма. Измайлова изменяет мужу со скуки. Пять лет скучала, на шестой решила повеселиться. У Островского отсутствует главная составляющая супружеской неверности — плотская, физиологическая страсть. Катерина говорит Борису: «Кабы у меня была своя воля, не пошла бы я к тебе». Это понимает и Варвара. Недаром она холодно шепчет вслед: «Сладила дело!»
Для Катерины Измайловой неразумная, азиатская страсть — главное содержание мира. Катерина в «Грозе» олицетворяет покорность человека, вовлеченность его в роковые движения судьбы.
Измайлова сама рисует линии жизни. А что может простой русский человек в свободе своей, Лесков очень хорошо знает: «Он (этот человек) спускает на волю всю свою звериную простоту, начинает глупить, издеваться над собою, над людьми, над чувством. Не особенно нежный и без того, он становится зол сугубо». Катерина Кабанова помыслить не может обидеть живое существо. Ее образ — птица, улетающая в Заволжье. Она ждет кары и расплаты за грехи мнимые и действительные. Наблюдая грозу, она говорит мужу: «Тиша, я знаю, кого убьет». Образ скорой, неминуемой гибели всегда с ней, и про это она всегда говорит и думает. Она — истинно трагическая фигура драмы.
У Лескова Измайлова и помыслить не может о покаянии. Ее страсть смела любые нравственные представления и религиозные императивы из ее души. Пойти поставить самовар и убить человека — поступки тождественные, а смертный грех — обыденная работа. Катерина у Островского страдает. Ее мучительная жизнь словно отягощена первородным, изначальным падением. И до измены своей она испытывает себя глубокими метафизическими сомнениями. Вот она делится с Варварой мыслями о смерти. Ей не Умереть страшно, ей страшно то, «что смерть застанет тебя со всеми грехами, со всеми помыслами лукавыми».
А самоубийство ее не преступление. Она, как птица из новозаветной притчи, улетела в прекрасные, райские дали Заволжья. «Хорошо тебе, Катя!» — говорит Тихон над трупом жены. Ничего подобного мы не найдем в образе Измайловой. Там, где нет глуби- ны мысли, невозможна глубина чувства. После трех злодеяний Катерина убивает себя, но не из покаяния, а для еще одного убийства. Ничего христианского, ничего евангельского — ни смирения, ни всепрощения.
И все же сейчас, век спустя, когда социальный пласт, описан-
ный авторами, сполз в историческое небытие, образы этих женщин словно отражаются в лучах друг друга. А скрытая за ними бездна не кажется столь фатальной, притягивая к себе взгляд современного читателя и зрителя.
