Маяковский напишет «Хорошо!», Демьян Бедный «Главную улицу» — потом, после поэмы Блока, когда она разойдется по всему миру, вызывая удивление и восторг друзей нового мира, злобу и ненависть в лагере реакции, у внешних и внутренних врагов Республики.
Блок написал «Двенадцать» по горячим следам, через два месяца после победы Октября. Написал быстро, едва ли не за несколько дней. Очевидно, сам материал, сам напор событий, перспектива, которая вдруг открылась перед духовным взором Блока, так захватили и воодушевили его, что он, по обыкновению очень строгий судья всего выходящего из-под его пера, на этот раз, окончив поэму, записал: «Сегодня я — гений».
Сойдя со страниц газеты, уже отделавшись от своего создателя, поэма начала самостоятельную жизнь. Сила ее воздействия была огромна. Она объясняла. Предупреждала. Звала. Организовывала.
Стоит буржуй, как пес голодный,
Стоит безмолвный, как вопрос.
И старый мир, как пес безродный,
Стоит за ним, подливши хвост.
Поэма жила, действовала — па улице и в казарме, в цехах и на фронте.
Неугомонный не дремлет враг!
Она подбадривала, наполняла верой, воодушевляла:
Вперед, вперед, Рабочий народ!
Блок всегда имел чуткий слух. Он умел, как никто, слушать и понимать ветер времени. И ветер победившей Революции свистел в его поэме, наполняя ее неистовый мир свежестью и надеждой. И рваный ритм стиха был под стать убыстренному Революцией ритму жизни, Необычно новаторская форма поэмы, ее разговорно-лозунговый строй, определенность се революционной направленности делали ее доходчивой, действенной.
Всей собранностью своих двенадцати глав она учила собранности характера и души.
Она стала народным явлением.
Явлением революции.
Взрывной силой ее воздействия.
Мы па горе псом буржуям
Мировой пожар раздуем,
Мировой пожар и кропи — Господи, благослови!
Александр Блок, великий русский поэт, любил платоновское выражение: «Прекрасное — трудно». И в этом смысле он действительно делал в поэзии самое трудное дело. В век девальвации всех ценностей, в век плоскости и меркантилизма поэт пытался по-дантовски возродить высокое.
С приходом XX пека рушились многие ценности, в том числе и такие, как любовь. Блок хотел быть последним средневековым менестрелем, хотел поклоняться красоте. Отсюда и его совершенно особое место в русской поэзии. Как и у Данте, у него есть свой «рай» и свой «ад». Трагический русский поэт не любил середины — бытовщины и описательности. Он говорил, обращаясь к поэту: «…Стерегут пас ад и рай». Или подъем с преодолением земного притяжения, ввысь, или падение вниз, в темные глубины жизни. Или ликование («Валентина, звезда, мечтанье. Как поют твои соловьи…»), или восклицание ужаса («Страшный мир!»). И все это в одном стихотворении.
У Блока или напряженное ощущение счастья, вера в любовь, или провалы на дно, в «страшный мир». Да, трудно дело такого поэта! Он брал жизнь в высших ее проявлениях. Поэт схватывал ее в миг наибольшей ее напряженности, и миг кульминации:
Май жестокий с белыми ночами!
Вечный стук в ворота: выходи!
Голубая дымка за плечами,
Неизвестность, гибель впереди!
Женщины с безумными очами,
С вечно смятой розой па груди!
Все в лирике Блока — переход из одного в другое, «из света в сумрак переход». Мистическая идеальная экзальтация юношеских стихов вдруг обрывается в бездонный мрак разочарования («Ночь, улица, фонарь, аптека»), чтобы, в свою очередь, смениться чувственным приступом острого жизненного возбуждения («О, я хочу безумно жить!») или безотчетной верой в спасительность иллюзии («Незнакомка»). В завершение поэт находит в поэме «Двенадцать» те плясовые, частушечные и лозунговые ритмы, в которых оп сумел передать революцию с ее пламенем и метелями,- поэт принял переворот как явление антимещанское.