«Фотография, на которой меня нет» — это глава из книги «Последний поклон».
Время — 30 годы, годы страшные для всей
страны, но для героя, мальчика Вити, это —
годы детства. Детское восприятие всегда отличается
от взрослого прежде всего свежестью и чистотой взгляда.
Взрослые живут по своим законам, а дети, хоть и подчиняется
внешним условностям, все равно находятся в мире своих радостей
и открытий.
Для современного человека фотография стала привычным явлением,
ей уже не поклоняются, она стала предметом искусства, а Виктор
Астафьев в своем повествовании заставляет задуматься о тех
человеческих ценностях, которые сохранила старая фотография:
Смотрю, иногда улыбнусь, вспоминая, а смеяться и тем паче насмехаться
над деревенскими фотографиями не могу, как они порой
нелепы ни были. Пусть напыщенный солдат или унтер снят у кокетливой
тумбочки, в ремнях, в начищенных сапогах — всего больше
их и красуется на стенах русских изб, потому как в солдатах только
и можно было раньше «сняться» на карточку; пусть мои тетки
и дядья красуются в фанерном автомобиле, одна тетка в шляпе
вроде вороньего гнезда, дядя в кожаном шлеме, севшем на глаз; пусть
казак, точнее мой братишка Кеша, высунувший голову в дыру на
материи, изображает казака с газырями и кинжалом; пусть люди
с гармошками, балалайками, гитарами, с часами, высунутыми напоказ
из-под рукава, и другими предметами, демонстрирующими
достаток в доме, таращатся с фотографий.
Я все равно не смеюсь.
Деревенская фотография — своеобычная летопись нашего народа,
настенная его история.
Начало рассказа — в деревню приезжает фотограф, причем автор
обращает внимание читателей на предмет фотографирования: и
фотографировать не стариков и старух, не деревенский люд, алчущий
быть увековеченным, а нас, учащихся овсянский школы.
Устройство фотографа на жилье — далеко не праздный вопрос,
что говорит о том, каким авторитетом пользовался владелец фотоаппарата,
более того, даже простая тетка Авдотья понимала, что устроить
столь важную персону нужно к культурным людям, а не в сплав-
ную контору, где порой набивался всякий пьяный народ: Фотограф
был пристроен на ночь у десятника сплавконторы. Жил в нашем
селе грамотный, деловой, всеми уважаемый человек Илья Иванович
Чехов. Происходил он из ссыльных. Ссыльными были не то его дед,
не то отец. Сам он давно женился на нашей деревенской молодице,
был всем кумом, другом и советчиком по части подрядов на сплаве,
лесозаготовках и выжиге извести. Фотографу, конечно же, в доме
Чехова — самое подходящее место. Там его и разговором умным займут,
и водочкой городской, если потребуется, угостят, и книжку
почитать из шкафа достанут.
Вздохнул облегченно учитель. Ученики вздохнули. Село вздохнуло-
все переживали. Всем хотелось угодить фотографу, чтобы оценил
он заботу о нем и снимал бы ребят как полагается, хорошо снимал.
В описании устройства фотографа видно трепетное отношение
всех жителей села, что говорит об очень многом: о бедности и скудости
жизни, о понимании важности такого документа, как фотография,
о благоговении перед человеком, который владеет магией
фотоснимка.
Повествование ведется от первого лица. Герой-повествователь —
деревенский мальчишка Витька Астафьев, будущий известный писатель.
Перед нами воспоминание уже зрелого человека, и тем более
оно важно, потому что воспроизводит черты эпохи 30-х годов,
запечатленной в жизни деревни. Витька не был примерным учеником
и вместе со своим другом Санькой не мог рассчитывать на место
в середине снимка. После неудачного «боя» за место на фотографии
мальчишки отправились кататься с крутого обрыва. Катались очень
долго, с большим удовольствием и отчаянием, что, по всей видимости,
должно было выражать протест против несправедливости
классного решения. Результат — болезнь ног от «ревматизма». Мысль
о том, что эта болезнь может послужить серьезной помехой для фотографирования,
повергла Витьку в ужас. Страницы, посвященные
лечению, которым занялась бабушка, очень трогательные. Она сначала,
как и полагается, крепко поругала непослушного внука, затем
принялась за лечение народными средствами. Но все было напрасно.
Ни молитва бабушкина, ни нашатырный спирт, ни привычная шаль,
особенно ласковая и целебная оттого, что мамина, не принесли облегчения.
Бабушка уже не колотила меня, а, перепробовавши все
свои средства, заплакала и напустилась на деда:
-Дрыхнешь, старый одер!.,. А тут хоть пропади!
-Да не сплю я, не сплю. Че делать-то?
-Баню затопляй!
-Середь ночи?
— Середь ночи. Экой барин! Робенок-то — Бабушка закрылась
руками: -Да отколь напасть-то такая, да за что же она сиротиночку
ломат, как тонку тали-и-инку… Ты долго кряхтеть будешь,
толстодум? Че ишшэшь? Вчерашний день ишшэшь? Вот твои рукавицы.
Вон твоя шапка!…
Бабушка ругалась, но ругань была ласковая, и Витька понимал,
что бабушка его очень любит, но ноги все равно болели. Наутро стало
ясно, что идти он никуда не может. Это была трагедия — пропустить
такое событие!
Здесь одного желания мало, нужно было, чтобы ноги ходили,
а они были как заколдованные. Санька, соучастник протеста, который
никак не пострадал от снежных катаний, видя страдания своего
друга, решительно отказался сниматься на фотографию. Это был
подвиг! Но Витька в тот момент не мог оценить этого.
Витька проболел неделю.
Учитель сам принес ему фотографию. Воспоминания об учителе
занимают большое место в рассказе. Память сохранила даже внешность
умного интеллигентного человека, чья жизнь воспринимается
как великое самопожертвование. Суровое время требовала именно
таких самоотверженных учителей, которые, бросив городскую
жизнь, всецело отдавали себя учительской работе. Память о них
будет жить вечно: Прошли годы, много, ох много их минуло. А я таким
вот и помню деревенского учителя — с чуть виноватой улыбкой,
вежливого, застенчивого, но всегда готового броситься вперед
и оборонить своих учеников, помочь им в беде, облегчить иулуч-
шить людскую жизнь. Уже работая над этой книгой, я узнал, что
звали наших учителей Евгений Николаевич и Евгения Николаевна.
Мои земляки уверяют, что не только именем отчеством, но и лицом
они походили друг на друга. «Чисто брат с сестрой!…» Тут,
я думаю, что сработала благодарная человеческая память, сблизив
и сроднив людей, а вот фамилии учителя с учительницей никто
в Овсянке вспомнить не может. Но фамилию учителя можно и забыть,
важно, чтоб осталось слово «учитель»! И каждый человек,
мечтающий стать учителем, пусть доживет до такой почести,
как наши учителя, чтоб раствориться в памяти народа, с которым
и для которого они жили, чтоб сделаться частицей его и навечно
остаться в сердце даже таких нерадивых и непослушных
людей, как я и Санька.
В небольшой главе из книги «Последний поклон», в которой
сюжет с фотографией является завязкой повествования, автору удается
создать такую удивительную атмосферу человеческого тепла,
что суровое время отступает в тень, а на свет выходят любовь, дружба,
сострадание, самопожертвование — истинные человеческие ценности,
без которых человек не может жить А школьная фотография —
отражение этих ценностей.
