Творчество Блока чрезвычайно многообразно. Но если лирическое начало в его поэзии глубоко трогало и очищало душу многих его современников, то темы «страшного мира» и преодоления стихии Ночи заставляли их очнуться от чистых, но далеких от жизни грез и смело взглянуть в лицо действительности.
Когда в стихах Блока отчетливо зазвучала тема города, который притягивает яркостью своих красок, очаровывает и опьяняет «электрическими снами наяву», отравляет угаром фабрик, ужасает трущобами и изысканными пороками богачей, то многие поклонники раннего Блока, его задушевного лиризма и возвышенной мистики были в замешательстве и недоумении. Издатель его первых сборников стихов П. П. Перцов вспоминает, с каким удивлением он прочел в 1903 году стихотворение, посвященное фабрике («В соседнем доме окна желты»), написанное молодым поэтом, который прежде утверждал, что единственная тема его поэзии — «вечно женственное».
В период между двух революций тема города полностью поглощает Блока. Стихия города, которую символизирует Незнакомка — «влекущая» и «пугающая», «страшная» и «прекрасная», вытесняет из его стихов Прекрасную Даму, первую властительницу дум поэта. В этот период Блок находится под влиянием урбанистической поэзии Брюсова, однако город Блока не имеет ничего общего с брюсов- ским городом-гигантом, чудом современной техники, «властительно царящим» над миром. У Блока город — «пузатый паук», который высасывает жизненные соки из окружающей природы, «пьяный, приплясывающий мертвец», «пустыня», «черный ад». В городских стихах Блока преобладают темы бездомности, обреченности, опьянения и гибели. Его Муза разительным образом меняет облик: «Дева, Заря, Купина» оборачивается Незнакомкой, «вольной, дерзкой, наглой цыганкой». Если прежде обителью вдохновенья поэта была «небесная лазурь», то теперь он «пригвожден к трактирной стойке» и ему «все равно». Если раньше он видел себя «иноком», слагавшим «белые псалмы» во славу той, кто «держит море и сушу неподвижно-тонкой рукой», то ныне он одиноко застыл над «недопитой пивной кружкой». В этот период Блок не избежал искушений модного в кругах литературной богемы демонизма. Безусловно, для поэта он носил салонный, игровой характер:
Есть игра: осторожно войти,
Чтоб вниманье людей усыпить;
И глазами добычу найти;
И за ней незаметно следить.
Но все же эта игра была далеко не невинной:
Я гляжу на тебя.
Каждый демон во мне
Притаился, глядит.
Каждый демон в тебе сторожит,
Притаясь в грозовой тишине…
И вздымается жадная грудь…
Этих демонов страшных вспугнуть?
В интимном тоне обращения к демону звучит зловещая насмешка над «заветными святынями», которые поэт бездумно приносит в жертву острым, «новым» переживаниям:
Прижмись ко мне крепче и ближе,
Не жил я — блуждал средь чужих…
О, сон мой! Я новое вижу
В бреду поцелуев твоих!
Высокая лексика стихов о Прекрасной Даме, изобилующих мифологическими и историческими реалиями, изящными архаизмами и рыцарской символикой, уступает место низкому, «кабацкому» словарю, с которым поэт знакомился не по книгам, а «в кабаках, в переулках, в извивах»:
На крыльце вертлявая,
Фартучек с кружевцом…
К обывателю, которому недоступны восторги вдохновения, поэт обращается с заносчивостью и пьяным бахвальством:
Пускай я умру под забором, как пес,
Пусть жизнь меня в землю втоптала,
Я верю: то Бог меня снегом занес,
То вьюга меня целовала!
Однако мутный поток повседневности, который широкой струей вливается в поэзию Блока, органично соседствует в ней с туманными мистическими грезами его прежних стихов, а тяга к описанию всего призрачного и фантастического порождает мрачные гротескные образы. Рисуя причудливый и зловещий мир теней, которые являются его воспаленному воображению, поэт стремится уловить их ускользающие очертания и неясные, двоящиеся личины:
Тень скользит из-за угла,
К ней другая подползла.
Тень вторая — стройный латник,
Иль невеста от венда?
Шлем и перья. Нет лица.
Неподвижность мертвеца.
Если бы своевременно не грянул залп «Авроры», кто знает, чем обернулось бы для Блока такое последовательное саморазрушение, когда он, сознавая, что его «сердце просит гибели, тайно просится на дно», тем не менее все реже покидал пространство «хрустального тумана» и «невиданного сна» … Но вот революция, которую с таким нетерпением ждала передовая российская интеллигенция, наконец свершилась, и в ее «очистительном огне» мгновенно исчезли все призраки, мертвецы и демоны, терзавшие воображение поэта и его почитателей. Надуманный страх отступил перед неподдельным ужасом, ибо место скелетов и вампиров заняли вполне реальные существа из плоти и крови, которые шли по улицам города «революцьонным шагом», и их атрибутами были не склянки с ядом, не отравленные кинжалы и не смертоносные поцелуи, а «винтовочки стальные»… Новое время — новые песни:
Запирайте етажи,
Нынче будут грабежи!
Отмыкайте погреба —
Гуляет нынче голытьба.
